А обработанные чипом данные с сенсоров очков однозначно показывают — передо мной банальная голограмма.
Я вскочил и понесся в один из боковых туннелей, туда, где должен располагаться проектор.
Мне вслед понеслись крики аборигенов: кто-то восхищался храбростью человека, не побоявшегося вступить в бой с потусторонними силами, кто-то предрекал безумцу ужасную смерть.
Призрак всколыхнулся, исчез. В туннеле мигнул и погас глазок проектора, фигура, державшая аппарат, понеслась прочь.
Очки выдали отчетливую картинку, которая, однако, быстро теряла в качестве — я удалялся от костра, света стало слишком мало даже для прибора ночного видения.
Я собирался уже переключиться в режим теплового восприятия, но вдруг света стало больше — фигура зажгла фонарик. Чипу пришлось заняться фильтрацией изображения, без этого я не смог различить ничего в свете, дергающемся в такт бегу фигуры. Но все же теперь я могу видеть в привычном световом диапазоне, а не сквозь сине-зеленый сумрак тепловых шумов влажного воздуха.
Как только чип дал отчетливое изображение, я понял, что убегающая фигура — это фигура девушки. Видимо, Двуликую она изображала сама, используя проектор лишь для создания Белого Спелеолога.
Я поднажал. Несмотря на то что после перенесенных испытаний ноги крайне неохотно повинуются, я все же могу обогнать среднестатистического человека. Хотя в этом мире люди физически развиты лучше, чем в моем времени, расстояние между мной и девушкой стремительно сокращалось.
Наконец я совсем близко. Если я сейчас метнусь вперед, то собью с ног убегающую. Однако даже в этом полудиком мире, даже в сложившейся ситуации подобные действия по отношению к девушке мне кажутся неприемлемыми. Да и не хочется валиться вместе с ней на холодный влажный бетон.
Поэтому я напрягаю всю малость сохранившихся волевых усилий, отдаю ногам приказ — быстрее. Расстояние сокращается, резко выбрасываю руки вперед. Рывком — резко, но максимально мягко — останавливаю девушку, прижимаю к стене, развернув лицом к себе.
Чувствую себя не лучшим образом: воздух с сипением проходит сквозь рвущиеся легкие, сердце колотится, отплясывая в груди неистовый танец. Ноги, только минуту назад похожие на неподвижные бревна, превращаются в вату, проседая под тяжестью тела. Каждое биение сердца отдается в висках и заставляет свет померкнуть, и это несмотря на то что вижу я сейчас не собственными глазами, а сенсорами очков. Еще несколько дней назад подобная пробежка была бы для меня развлечением, но теперь тело и мозг чрезмерно изношены. Надеюсь, они еще смогут восстановиться в будущем. Или в прошлом.
Руки, вложившие всю силу в то, чтобы остановить девушку, обмякли. Если бы сейчас она несильно рванулась, то смогла бы скрыться. Но у нее не осталось сил и на эту малость. Она тоже полностью выложилась в течение нескольких минут бега. Об этом говорит вздымающаяся грудь, обтянутая светлой тканью комбинезона, и прерывистое дыхание. Тонкая жилка на шее отчетливо пульсирует, ноги уже не держат — она стоит только благодаря подпирающей ее сзади стене и моим рукам, вцепившимся в подрагивающие плечи.
На вид лет восемнадцати, светлые волосы. Наверное, ее лицо сейчас полыхает всеми оттенками багрового — но оброненный ею фонарик закатился в угол, света достаточно только для того, чтобы чип воспроизвел контуры, но не цвета. Перейдя в тепловой режим, я мог бы увидеть, что ее лицо действительно полыхает жаром, раскаленное потоками горячей крови. Однако сейчас я настолько вымотан, что не могу отдать даже простейшую мысленную команду.
Мысли путаются, пульсирующая в голове кровь своими толчками отвлекает, сбивает нормальную работу мозга.
Девушка пришла в себя первой, все-таки ее организм последние дни существовал в нормальном ритме, в отличие от моего.
— Ты кто? — спросила она и зашлась раздирающим легкие кашлем. Все-таки говорить после столь интенсивного бега — это совсем не то же самое, что трепать языком в обычном состоянии.— Ты ведь не из этих?
Она нашла в себе силы, чтобы мотнуть головой в ту сторону, откуда мы только что бежали.
— Нет,— честно признался я.
Хочется сказать еще многое, расспросить ее. Однако лучше этого не делать. Пусть она задает вопросы и тем самым откроется. А я буду слушать, пытаться разобраться в ситуации.
И восстанавливаться. Когда придет мой черед говорить, я уже не буду сипеть и хрипеть, как она. И это даст мне психологическое преимущество, будет легче ее расколоть.
— Почему ты погнался за мной?
— А почему ты их пугала?
— Какое тебе дело до них? Ты же не из их племени.
— Они мои торговые партнеры.— Пока я слишком слаб, чтобы врать, но немного исказить истину вполне могу. Я ведь действительно торговал с ними.— То, что касается их, касается меня.
Не получилось выдерживать молчание. Пришлось тратить столь драгоценные сейчас силы. Но все равно я ее расколю. Не знаю, правда, какое мне до этого дело. В самом деле, девушка права — я же не из их племени. Наверное, вынужденное полудикое существование вырвало из меня первую заповедь цивилизованного человека — никогда и ни во что не вмешиваться.
Как только мне пришлось бороться, проснулись древние инстинкты. Проснулась заложенная в детстве жажда познания, стремление понять ситуацию — то умение, которое у большинства взрослых людей исчезает совсем, а у многих приобретает узкую специализацию. Именно осколки этих детских стремлений заставляют людей искать тайны в Сети, вникать в придуманные истории книг. Но никогда не фокусируются на реальности, которая нас окружает,— взросление начисто отбивает подобные алгоритмы поведения.
Однако в экстремальных ситуациях налет цивилизации спадает. А последние дни были одной сплошной экстремальной ситуацией. Я понял, что просто не могу пройти мимо,— пусть я не знаю этих людей, пусть я не знаю этой девушки. Пусть мне нет дела до их потребностей и мотивов.
Ноэти люди вошли в мою жизнь, и теперь я не могу поступить так, как поступил бы любой цивилизованный человек,— не могу пройти мимо. Не потому, что подземному племени надо помочь, не потому, что нужно совершить доброе дело. Просто это в человеческой природе — вникать во все, что попадает в сферу его внимания. И цивилизация может усыпить это, может задавить, но не убить.
— Так чего тебе надо от меня?
Девушка осмелела, поняла, что убивать ее я не буду, надругаться над ее честью тоже не собираюсь. Похоже, последнее обстоятельство несколько задело ее самомнение, однако в целом она осталась рада отсутствию подобных попыток с моей стороны.
— Нет, вопрос надо поставить по-другому: что тебе нужно от этого племени?
— Я просто хочу, чтобы они ушли отсюда.
— Это я уже понял. Но чем тебя не устраивает их присутствие?
— Чем? А ты сам не понимаешь, что такое подземные племена? Они же дикари! Никакого понятия о частной собственности! Выходят по ночам на поверхность и берут то, что им нужно. Они думают, что если рядом с вещью никого нет, то ее можно брать. Они сюда пришли неделю назад и первым же делом сперли элективный фильтр!
Ага, понятно, значит, девушка — жительница поверхности. Судя по всему, она член какого-то клана, которому доставляют неприятности подземные аборигены. И тот самый фильтр, который сегодня позволил мне пополнить запасы воды, краденый.
Между тем девушка продолжила свою речь. Дыхание, едва начавшее восстанавливаться после бега, снова сбилось, но она не обратила на это внимания.
— Они вырубают деревья для своих костров, овощи с огородов воруют. Приходится на ночь патрули выставлять. Это помогает: если подземные видят, что территория занята, то они туда не суются. Но, чтобы они видели, нужно постоянное присутствие людей. Думаешь, членам рода приятно не спать по ночам из-за каких-то земляных червей?
— А почему бы просто не заделать те входы в канализацию, через которые «земляные черви» выбираются наверх? — резонно заметил я.