Фома попросил, чтобы я записал ему адреса тех сайтов, которыми пользовался. Достав блокнотик, я застрочил. Названий оказалось десятка два — тут и тематические сайты, посвященные античным и средневековым боевым механизмам, и официальный ресурс Министерства обороны, и сайты по физике и химии, которые помогли мне рассчитать механизм катапульты, сконструировать мины и синтезировать взрывчатку.
Когда все подробности сегодняшней битвы оказались обсужденными, мы перешли на обычный треп. Зазвучали анекдоты, потом в ход пошли реальные байки из жизни. Уже который раз за последние сутки я вспомнил «военку» — вот где настоящий кладезь солдатского юмора. Апофеозом моего повествования стал подробный отчет о последовавших за обучением военных сборах.
Целый месяц вдали от цивилизации в походных условиях сурового солдатского быта и не менее сурового армейского юмора. В моей памяти начали всплывать даже такие истории, которые я позабыл за прошедшие несколько лет, — никогда не рассказывал их, потому что даже в чисто мужской компании их юмор показался бы слишком грубым и дурно пахнущим. Но теперь, когда моим слушателем является простой деревенский человек, рассказать их оказалось очень легко. Фома громко хохотал. И это было не то грязное похохатывание, когда смешной кажется сама пошлость истории. Нет, Фома действительно наслаждался комичностью описываемых ситуаций.
И это в нем мне очень понравилось. Да и остальные жители этого мира совсем иные, не такие, как в моем времени,— более открыты, простодушны, чистосердечны. Им незнакомы условности. Если они следуют традициям, то потому, что верят в их правильность, а вовсе не потому, что так принято. Если они проявляют чувства, то это действительно чувства, а не их имитация.
Да, иногда они жесткие, даже жестокие. Но эта жестокость — не в душах. Жесток их мир. Поступая жестоко, они делают так не потому, что это нравится им, а потому, что по-другому просто нельзя. Когда же они оказываются в другой среде, меняется и их поведение. В кругу семьи или друзей они становятся совсем другими: отзывчивыми, сочувствующими, готовыми помочь.
И они нравятся мне гораздо больше, чем жители «левой» ветви реальности, где люди абсолютно правильные, но какие-то неживые. Там больше порядка и помочь готов каждый, а не только близкий человек. Но это происходит не оттого, что они сознательно выбирают такой стиль поведения,— просто они не знают ничего другого. Может ли понять человек, что значит слово «порядок», если он никогда не видел беспорядка? Можно ли говорить о добре с тем, кто никогда не видел зла?
Но, похоже, я слишком углубился в философствование и совсем отвлекся от того, о чем говорит мне Фома. Конечно, для меня очень насущно определить, какая же ветвь реальности лучше,— мне ведь нужно выбрать одну из них. Но выбирать надо потом, а с Фомой я разговариваю сейчас, поэтому надо сконцентрироваться на разговоре. А ведь древние говорили: самый важный момент в твоей жизни — тот, который происходит сейчас; самый важный для тебя человек — тот, с которым ты говоришь в данный момент; самый важный выбор — тот, который ты должен сделать сейчас.
Потому что только здесь и сейчас мы можем что-то менять. Прошлого уже нет. Будущее ещё не наступило. В каждый момент времени есть только то, что находится здесь и сейчас. Да, прошедшие события нужно помнить и анализировать. Да, нужно планировать будущее. Но нельзя лить тем, чего нет сейчас.
Так говорили древние, и я согласен с ними — наши далекие предки были умнее нас. Да, они не знали о строении атома или о тонкостях фотосинтеза. Но незнание заставляло их думать. А наше знание внушает нам ложные иллюзии, говорит, что нам уже незачем думать, что нам достаточно знать.
Поэтому я всегда прислушиваюсь к мудрости предков. Решил послушаться и на этот раз, сосредоточился на том, что происходит здесь и сейчас,— на разговоре с Фомой.
Тот продолжал историю, начало которой я прослушал и поэтому не сразу понял, о чем идет речь. Но к середине истории я в общих чертах уже восстановил пропущенный фрагмент. Наконец он завершил повествование о том, как хитрый торговец хотел впарить ему втридорога неисправные реакторы для грузовиков, но сам же оказался в дураках.
Рассказывал он хорошо, с яркими деталями, разыгрывая передо мной диалоги в лицах. Бурно жестикулировал обеими руками, но при этом умудрялся крутить руль. К концу истории я помирал со смеху. А когда Фома изобразил, какое лицо было у торговца, когда тот понял, как ловко его провели, то я всерьез испугался за целостность своих брюшных мышц. Уже потом я испугался за Фому — показывая лицо торговца, он выпучил глаза настолько, что это оказалось против всех правил анатомии.
— На себе не показывай! — сквозь смех выдавил я.— Примета плохая!
После истории с торговцем-обманщиком, который оказался обманутым, наступила моя очередь рассказывать. Я вспомнил похожую историю про то, как однажды на рынке меня попытались обвесить. После чего рассказывать снова принялся Фома.
Постепенно с юмористических происшествий из жизни мы перешли на просто интересные. Потом я рассказал о своей работе. А точнее, обеих работах — сначала о «Хронотуре», потом о предсказании будущего.
— Слушай,— оживился вдруг Фома.— Я тебе такое сейчас расскажу! Ты лучшим в мире предсказателем будущего станешь.
«Теперь уже не стану»,— подумал я.
Через несколько дней Развилка. После этого пропадет связь с обоими будущими мирами, их архивы станут недоступны. Так что о будущем мы будем знать только то, что уже успели узнать раньше. Мне придется искать другой источник приработка. Тем более что и «Хронотур» тоже накроется медным тазом.
Но Фому я прерывать не стал. Пусть расскажет. Да и интересно — что же такое могло бы вдруг взять да и сделать из меня самого великого предсказателя?
— В каждом крупном городе мира,— начал Фома,— до Развилки существовал эдакий секретный информационный центр. К Сети он подключен не был. То есть был, но только вбирал в себя информацию. Собирал, анализировал. После Развилки про них забыли, не до того стало. Но они еще какое-то время действовали автономно, без персонала. Ну это неважно, что после Развилки было — до нее еще лет десять. Важно то, что там содержатся данные обо всем, что было. Если завладеешь этими данными, то миллионы на предсказаниях заработаешь.
«Ошибаешься, Фома,— пронеслось в голове,— до Развилки всего несколько суток. И если бы такой центр действительно существовал бы, то он оказался бы для меня невероятно важен. Но не потому, что я надеюсь миллионы заработать. А потому, что я должен принять решение. А для этого мне важно знать как можно больше».
Но, к сожалению, такого центра нет. Это легенда.
Человечеству всегда нужна была мифология. И она всегда была. Правда, в разное время и мифология была разной. Вначале были тотемные звери и духи предков, потом — Тесей и Геракл, еще позже — Робин Гуд и Вильгельм Телль.
Потом пришел черед «научной» мифологии. НЛО, контактеры, озеро Лох-Несс. Вспомнили про Атлантиду и объявили, что она действительно была, но затонула в результате тектонических процессов.
Теперь появились новые мифы. Но от старых они не отличаются абсолютно ничем.
А в любой мифологии обязательно присутствуют истории о Великой Халяве. Нет, конечно, чтобы добыть сокровища, надо победить дракона или перебраться через непроходимые горы.
Но все равно награда в конце пути — не что иное, как халява. И этого ничуть не меняет тот факт, что предварительно надо пройти множество испытаний. Как говорится, ради халявы человек способен на любые подвиги.
Образ Халявы менялся в зависимости от эпохи и культуры так же, как и образ героев. Но он всегда оставался. Сначала это была волшебная лампа с джинном внутри и не менее волшебная пещера сокровищ. Потом мы все ждали мудрых инопланетян, которые прилетят к нам с миром и ладут вакцину от рака. Или прилетят с войной, но мы их победим и отнимем вакцину.
Теперь вот воплощением Халявы стал таинственный информационный центр, хранящий в себе все тайны мира.
— Фома, нет никакого информационного центра,— попытался я образумить собеседника.