— Дороти, — произнес старик, доставая из корзины сверчка и держа его на ладони. Ему было нелегко это сделать, так как его пальцы были, по-видимому, скрючены от артрита. Однако одного этого слова было достаточно, чтобы понять, что я попала в нужное место.
— Дороти и Энтони Чжан родились в Шанхае в 1940-х годах, она была на три года старше брата. Детей, родившихся после ухода японцев, называли «детьми мира», и именно такими были Дороти и Энтони. Однако в то время мир был относительным понятием, к тому же крайне зыбким. Японцы ушли, но между Гоминьданом и коммунистами по-прежнему шла война. В конце 1940-х годов многие видели в коммунистах спасение, однако не все разделяли это убеждение. После их прихода к власти в 1949 году мать Дороти и Энтони, Вивиан, решила, что с нее довольно войны, а возможно, и присутствия мужа, которого она крайне редко видела, а Дороти была уверена, что он плохой отец.
Когда я это сказала, Энтони посмотрел на свои руки. Я поняла, что мать Дороти была права.
— Вивиан решила забрать детей и уехать, пока не поздно. Но это были тяжелые времена. Будучи решительной женщиной, Вивиан смогла добиться разрешения на выезд из Шанхая для себя, двоих детей и няни на одном из последних судов, отправлявшихся в Гонконг перед началом коммунистического правления. Она не одна пыталась это сделать. В толпе на причале Вивиан с Дороти потеряли няню, державшую на руках Энтони. Вивиан искала их повсюду, но не могла найти сына. Она покинула Шанхай с дочерью. Вивиан была убеждена, что няня, очень привязанная к маленькому Энтони, решила просто забрать его себе, или же ей заплатил отец ребенка, чтобы выкрасть сына.
— Я не удивлюсь, если отец это сделал, — сухо произнес Энтони. — Он был и остается безжалостным человеком, хотя, как вы видите, возраст довольно сильно сковал его. Боюсь, вы выбрали не того человека.
Тут глаза всех присутствующих устремились на старика со сверчком. Мне он казался совершенно безобидным.
— У Вивиан не было времени на сборы, поэтому она взяла с собой то, что попалось под руку. Пятилетняя Дороти настояла, чтобы они захватили ее любимую игрушку, маленькую серебряную шкатулку, одну из трех. Вообще-то она хотела забрать все три, очарованная тем, как их можно вставлять одну в другую, но при данных обстоятельствах ей позволили взять с собой лишь одну маленькую игрушку. И она выбрала самую крошечную шкатулку. Дороти отчетливо помнила, как играла со всеми тремя, когда ее отец привез их домой из своей долгой поездки. Она не знала, как он нашел гробницу, хотя, став взрослой, была уверена, что ему это удалось.
— Еда, — произнес старик.
— Ты только что ел, — нетерпеливо ответил Энтони.
Мне показалось, что старик имел в виду нечто другое.
— Думаю, шкатулку нашли, когда разыскивали съестные припасы. Была война, и солдатам приходилось самим добывать себе пропитание. Итак, гробницу нашли, с годами выяснилось, что она может принести немалый доход, поскольку все ее содержимое было распродано. Я говорю о гробнице императорской наложницы по имени Линфэй.
— Я ничего не знаю об этой гробнице.
— Линфэй, — произнес старик. Энтони поморщился. Если бы дело не было столь серьезным, разговор мог бы принять комический характер, поскольку Энтони все отрицал, а его престарелый отец всякий раз противоречил ему одним лишь словом.
— Итак, Дороти не пожелала оставлять маленькую шкатулку, и ее положили в чемодан. Наконец Вивиан и Дороти прибыли в Канаду. Хотя Вивиан повторно вышла замуж и родила сына Мартина, она так и не смогла пережить потерю своего маленького Энтони. Она ни с кем о нем не говорила и запретила дочери упоминать его имя. Когда Дороти случайно это сделала, Вивиан слегла в постель на несколько дней, и девочку терзало чувство вины за то, что она стала невольной причиной болезни матери. Дороти научилась молчать, и вскоре все стали думать, что ее младшего брата вообще не существовало.
— Но Дороти не забыла своего братишку, которого обожала. Только когда умерла ее мать, а Китай стал более открытым внешнему миру, Дороти почувствовала, что может начать поиски Энтони. Беда в том, что их фамилия была Чжан, одна из самых распространенных в Китае. Она не знала, откуда начать. И потом Дороти не собиралась сама ехать в Китай.
До этого момента на лице Чжана Энтони было написано недоверие, но тут он кивнул.
— Я ее помню, — медленно произнес он. — Мою сестру. Я помню мать, ее прикосновения и запах, хотя не могу вспомнить лица, но также припоминаю еще и маленькую девочку. Как, вы сказали, ее зовут?
— Дороти, — произнес старик. Сын едва взглянул на него. Я плохо знала Энтони, чтобы быть в состоянии прочесть выражение его лица, но мне показалось, что он сердится.