Что ты видишь,куда ты не спишь?
Я не знаю тебя,говоришь?..
28
Соседка, прекраснаясзади,чтоб выше чуть-чуть поднялось,уснула светитьсяна белой кровати,а всё остальноево сне началось:
летает либабочка-чашка,кончает ливетка – дождём,
где я восклицаю«Китайцы!»,«Наташка!»,
а ты говоришь«Подождём!»,«Подождём!»
29
Днёмидёмв Эдем
день и день,и день,
и нет —тени…
и нет —ни тени,
ни слова тени —нет…
в медовомЭдеме —
осени́,
и размером,и морем зари:
а пелена —нелепа!
30
С испуганным сердцем в грудипойдём от себя впереди —пойдём-ка,походимногами,как птицылетаютнад нами,которые,если идём,то песню о гриппепоём:
«Девочка-дура и мальчик-читайспят в облаках,наигравшисьв Китай!»
По-другому:«Девочка-насморк и мальчик-чихайспят на луне,не играяв Шанхай».
31
На травы́ желтоватый холммальчик в пыльной одеждеподымается дымным полуднемне постареть в надежде,и вдруг —от слабости
КРИЧИТ,
зубамиверещит,
о чём языкв рукавмолчит,
до горечимолчит:
«Бог —строг,а вещи —зловещи,
солнце —не блещет,
не весел —итог!»
32
На сухой дорогекуст явился в Боге.Куст возьми и говорит:«Вдоль меня огонь горитблизким Бога следом,красным цвета светом.А ты, пустыня,на высоте песка —сама ещё богиняи жёлтая твоя рука,и жёлтая(тяжёлая)и жёлтая твоя рука!..»
33
Ради ястреба с пучком седой сухой полыниприготовь к открытию ладони!
Пучок сухой полыниверёвочкой свяжи,и вот на это слово– «ПОЛЫНЬ» —как руку, положи.А я Китай забуду,забуду навсегда,и о Китай не вспомнювезде и никогда,а если даже вспомню,то как песок,звезда,мотылёк, холмы,подругаи чужие города.
34
Крапивой богатые, богистояли у пыльной дороги,—над ними кружил мотылёк,как город Монголы, далёк.
Под солнцем какого-то цвета,на жёлтых, как свечи, холмахмы выткали травы и ветер,и ястреба с солью в глазах.
Родная подруга-погода,ты светишься августом года;погода, вот здесь подними,а я – расстегни и сними!
Давай разобьёмся по двое,пойдём, как соседи, домой,чтоб воздуха знамя сухоедрожало двойной головой.
За осенью поля и лесаблестит золотая завеса;как дольний полёт мотылька,соседка светла и легка.
35
Золотая орда, ты моя золотая орда, я тебя не верну, ни за что я уже,никогда!
36
С монгольской марки золотописьмаиграет рыб, а крыс – недоказуемсквозь валенок славянского ума,где листья осень сеет,образуявечерний цветотсюдасентябрятуда,кудажелтеют рукавамикрысиный рыб,Таврида корабля,жидовка-речь,монгольская рубляи прочие,которые —мы сами.
37
Полгода бледными, как длинными, ногамипогода августа гуляла над полями,и журавлями в воздухе звуча,во всём светилась осени свеча.
Мне было ветрено, мне было неприятно,я видел в воздухе мелькающие пятна,лохмотья Хроноса, желтевшие на вид,платочки ветхие в руках у Пиэрид.
А ты? А я? А родина вторая?Смотри, над крышами вот этого Китаяцарица рыжая бежит наискосок,прикрыв ладошками осиновый листок!
А вы? А я? А мы не поднималис асфальта влажного советские медали,флажки опавшие, потёртые значки,филологические точки и крючки?
Но чёрным золотом, не речью деревянной,Стаханов славился в Аркадии баянной,—недаром двигался, как Будда, под землёй,как будто старенький, а вечно молодой!
Недаром родина какая-то вторая…Я помню Пушкина в ночи Бахчисарая,он трогал тросточкой летевшую листвуи звал в читатели оленя и сову.