Я связал концы носового платка в виде мешочка, опустил туда золотой и передал судье. Тот тоже положил золотой и передал дальше, так что, когда я по* лучил носовой платок обратно, в нем было, по крайней мере, сто долларов. Я отдал платок Гоп-Сингу со словами:
— Вот подарок ребенку от его приемных отцов.
— А как мы его назовем? —спросил судья.
Стали выдумывать имена: „Ночь", ,,Мрак“, „Терракота", „Плутон", „Куколка", „Чайный цветок".
— Зачем выдумывать—сказал спокойно Гоп-Синг.— Не лучше ли просто оставить то имя, которое ему уже дано.
— A y него есть уже имя?—спросил фабрикант.
— Его зовут Ван-Ли,—вежливо ответил Гоп-Синг.
Прошло несколько лет. Я жил в горах Калифорнии, в заброшенном городке, и редактировал газету „Северная Звезда“. Однажды я сидел в кабинете. Было три часа утра. Исправленный номер газеты был уже отослан в типографию. Перед тем, как уйти, я приводил в порядок рукописи и корректуры. Мой взгляд упал на письмо, лежавшее среди бумаг. Конверт был испачкан, почтового штемпеля не было. Адрес был написан почерком Гоп-Синга.
Гоп-Синг писал:
„Не знаю, понравится ли вам мальчик, который передаст это письмо. Он ловок, сообразителен и быстро все перенимает: и хорошее и дурное. Стоит только раз показать ему. По-английски он говорит, хотя и плохо. Думаю, что должность „чертенка" при вашей газете окажется ему по силам. Вы его знаете: это ваш приемный сын Ван-Ли, которого считают сыном фокусника Ванга. Мальчик странствовал с ним, пока не стал слишком велик для того, чтобы прятаться в шляпе или вылезать из отцовского рукава. Он учился в китайской школе, но, кажется, не выказал особенных успехов. Буду очень рад, если вы сможете его как-нибудь устроить".
Я был в полном недоумении: каким образом письмо очутилось на столе и я его не заметил раньше?
На другое утро я опросил всех служащих, но ничего не добился: никто не видел Ван-Ли и не принимал никакого письма.
Спустя несколько дней, явился ко мне китаец-прачешник А-Ги, стиравший мне белье.
— Вы ищете „чертенка"?—сказал он.— Я его поймал.
Он вышел из кабинета и привел прелестного смуглого китайчонка, на вид лет девяти.
Мальчик мне очень понравился, и я сейчас же взял его к себе на должность „чертенка“.
— Как тебя звать?—спросил я.
— Ван-Ли, — ответил он.
— Это тебя прислал Гоп-Синг? — продолжал я. — Где же ты пропадал? И каким чудом письмо очутилось у меня на столе? Изволь объяснить.
Ван Ли плутовато взглянул на меня и рассмеялся!
— Боковое окошко,—сказал он.
Я смотрел на него, ничего не понимая. Тогда он выхватил у меня письмо и побежал вниз по лестнице. Через минуту письмо влетело в окно и, описав круг в воздухе, плавно, как птица, опустилось на стол. Ван-Ли вернулся в комнату, шаловливо ткнул пальцем в письмо и сказал:
— Вот как, Джон.
Всех белых он называл „Джонами".
Следующая штука, которую выкинул Ван-Ли, была не так безобидна. Его послали разносить газеты, так как рас-
сыльный заболел. С вечера он получил адреса подписчиков — и на рассвете вышел, нагруженный кипой газет. Через час он уже вернулся с пустыми руками, довольный и сияющий.
— Все разнес?—с удивлением спросил я.
— Все, — отвечал он с гордостью.
Но уже с восьми часов утра в редакцию толпами стали собираться подписчики. Они кричали, размахивали руками. Все они получили газету, но почему-то были очень сердиты. Один жаловался, что газета комком была пущена в открытое окно его спальни и ударила его по лицу с силой футбольного мяча. Другой говорил, что газета была разорвана на листы и по одному листу расклеена на всех окнах его дома. Кто-то нашел газету у себя в вентиляторе, другой в дымоходе—третий кричал, что газета была свернута тонкой трубочкой и просунута через замочную скважину. Был даже такой счастливец, который выудил газету из кувшина с молоком.
Один почтенный старик упорно требовал личной встречи с этим китайским „чертенком44 и ни за что не хотел уходить. Оказалось, что в пять часов утра он был разбужен диким воплем под окнами. Вскочив с постели, он в испуге бросился к окну, распахнул его —и номер „Северной Звезды44, скрученный на подобие индейского бумеранга, со свистом пронесся мимо его уха. Этот чертовский снаряд зигзагами закружился по комнате, погладил по носу спящего ребенка, погасил свечу и после этого преспокойно вылетел в окно. Старик был очень взволнован и долго дожидался Ван-Ли, которого я на всякий случай запер у себя в спальне Целый день после этого редакцию осаждали разъяренные подписчики с затрепанными клочками недавно еще совсем свежих, номеров „Северной Звезды44.
Нечего делать, пришлось на время отправить Ван-Ли на работу в типографию. Наборщики ворчали, что какого-то китайчонка вздумали учить их мастерству. Но в конце концов даже сам строгий метранпаж 1 должен был признать, что Ван-Ли очень понятливый ученик. Он работал аккуратно и быстро. Правда, он не умел читать по-английски, — но ему от этого было еще легче работать, так как он набирал машинально букву за буквой, не думая о значении слов. Одно было плохо: наборщики нарочно подкладывали ему листки со всякими ругательствами, а он, думая, что это статья для газеты, самым старательным образом набирал все это и отдавал печатать.
Иногда он прибегал ко мне и с восторгом показывал свежие оттиски, где было про него напечатано, что он „чортов сын", „косоглазая обезьяна" или „китайская морда". Его черные глаза при этом так и блестели от удовольствия.
Но потом он заметил, что над ним смеются, — и решил отомстить. Больше всего доставалось ему от нашего метранпажа, которого звали Вебстер.
1 Метранпаж- мастер, который руководит работой наборщиков.
Был в Америке еще один Вебстер, знаменитый проповедник, которого считали чуть не святым.
Из-за этого совпадения имен получилась целая история. Ван-Ли хотел одурачить метранпажа Вебстера, и, вместо того, обидел преподобного Вебстера и всех его почитателей.
Вот как это было. Полковник Старботль на каком-то собрании произнес горячую речь в защиту церкви и в доказательство своей правоты напомнил слушателям, что говорил преподобный Вебстер.
— Вдохновенные слова преподобного Вебстера,—сказал полковник Старботль,— подтверждают нам великую истину...
Тут.он произнес какое-то очень мудрое и благочестивое изречение знаменитого проповедника.
Речь полковника Старботля вызвала умиление слушателей: полковник плакал, и все плакали. Эту речь решено было напечатать в газете. Печатные гранки2 после окончательного просмотра попали в руки Ван-Ли. Он давно уже научился распознавать буквы, из которых состояло имя его врага,— метранпажа Вебстера,— и нисколько не сомневался, что тот Вебстер, который упомянут в речи, и есть метранпаж. Это был подходящий случай для мести.
И вот, воспользовавшись отсутствием метранпажа, мальчик быстро вынул из набора строчки шрифта с изречением проповедника и вставил на свободное место свинцовую пластинку, на которой выгравировал китайскую фразу собственного сочинения.
На следующее утро я развернул свежий номер газеты и увидел на самой середине речи полковника Старботля какие-то китайские каракули.
— Ага, — подумал я. — Это все проказы Ван-Ли.
Все в городе очень восхищались речью полковника Старботля и только удивлялись, чего это почтенному Вебстеру пришла охота выражатьсвои благочестивые мысли
на китайском языке. Можно себе представить, в каком негодовании был благородный полковник Старботль. Он влетел в редакцию, как полоумный — кулаком стучал по столу и кричал, что преподобный Вебстер никогда не говорил по китайски.
2
Гранки — пробные отпечатки, на которых редактор исправляет ошибки, сделанные наборщиками.