Какое-то время оба молчали, затем Чан, улыбнувшись, заговорил первым. На чистом кантонском наречии он сказал:
— Добрый вечер, достойнейший Чан Килим, разве ты не узнаешь своего недостойного кузена с островов?
В узких глазках Килима блеснул огонек.
— Поначалу я и вправду тебя не узнал, — ответил он, — ибо на тебе одеяние заморских дьяволов, а стучишь ты так же громко, как и они. Тысячекратно приветствую тебя. Соблаговоли войти в мое убогое жилище.
Маленький детектив вошел в квартиру своего американского родственника. Она отнюдь не была убогой. Стены комнаты, в которую его провели, были увешены картинами на шелку изысканной, тонкой работы, а мебель сделана из тикового дерева и украшена искусной резьбой. Перед алтарем предков стояли свежие цветы, а по всей комнате — бледные ароматные китайские лилии, символ наступающего Нового года. Можно было подумать, что находишься в доме где-нибудь в Кантоне или Шанхае, если бы не американский будильник, который громко тикал на каминной полке.
— Прошу тебя, о двоюродный брат мой, располагайся на этом жалком стуле. Ты нагрянул нежданно, как августовская гроза, но я счастлив тебя видеть, — сказал Чан Килим и хлопнул в ладоши.
В комнату вошла женщина.
— Моя жена, Чан Со, — представил хозяин ее гостю и, обращаясь к женщине, распорядился:
— Принеси нам рисовое печенье и вино.
Вернувшись с угощением, женщина села напротив Чарли и разглядывала его через стол, на котором стояла ваза с веточкой цветущего миндаля.
— Я ничего не знал о твоем приезде, — повторил Килим.
— Верно, — согласился Чарли Чан, — но не было смысла предупреждать тебя и доставлять лишнее беспокойство. Я тут по одному делу. Можно сказать, служебному.
Глазки хозяина превратились в две узкие щелочки.
— Да, мне приходилось слышать, чем ты занимаешься.
— Ты считаешь, брат мой, что это плохо?
— Я такого не говорил. И все же мне трудно понять, как китаец может иметь что-то общее с полицией заморских дьяволов.
Чарли Чан улыбнулся.
— Иногда, многоуважаемый брат мой, я и сам не совсем себя понимаю.
Бамбуковая занавеска раздвинулась, и в комнату вошла молодая девушка. Она походила на китайскую статуэтку своей изящной фигуркой и блестящими черными глазами на тонком красивом личике. По случаю праздника на ней были шелковые брюки и блуза с вышивкой, но ее коротко остриженные волосы, резкие движения, свободная манера поведения явно свидетельствовали о том, что она всячески стремится походить на американских девушек. В руках она держала большой поднос, заставленный разнообразным новогодним угощением.
— Моя дочь Роза, — представил ее Килим, — а это наш знаменитый родственник с Гавайев.
И, обернувшись к Чарли, добавил:
— Моя дочь хочет уподобиться американкам, станет такой же бесстыжей, как и все дочери этих ненормальных белых.
Девушка, похоже, привыкла к ворчанию отца и не очень считалась с его мнением.
— Почему нет? — улыбнулась она. — Я родилась в Америке, училась в Америке, сейчас работаю в американской фирме…
— Работаешь в американской фирме? — удивился Чарли.
— Да, работает, — подтвердил ее отец. — И совсем не думает о том, как обязана вести себя молодая девушка, что прилично, а что нет. А работа ее состоит в том, что весь день она сидит на телефонной станции китайского квартала и говорит в трубку, а перед ней мигают красные и желтые лампочки.
— И что же в этом ужасного? — спросила Роза, улыбаясь гостю.
— Я тоже не считаю это ужасным, — улыбнулся тот в ответ. — Просто хорошая работа.
Тут начался разговор об общих родственниках, о далекой молодости Чарли Чана и Килима, когда они были еще так молоды и неопытны, вспомнили и свои детские годы, когда вместе играли на далекой, незабываемой родине. Время пролетело быстро. Бросив взгляд на будильник, стоящий на камине, Чарли спросил хозяина:
— Эти часы говорят правду?
— Это часы заморских дьяволов, и они наверняка лгут, — в своей обычной манере ответил Килим.
Чарли сверился со своими часами и поднялся:
— К огромному моему сожалению, я вынужден покинуть этот гостеприимный дом. Еще сегодня вечером дела заставят меня отправиться в очень далекие места — в пустыню, простирающуюся на юге этой огромной страны. Не испросив предварительно твоего согласия, мой мудрейший и благороднейший брат, я осмелился посоветовать моей жене пересылать важнейшую корреспонденцию для меня на твой адрес. Если что-нибудь придет на мое имя, будь добр, сохрани это до моего возвращения. Я вернусь через несколько дней, но поскольку все это время со мной практически будет невозможно связаться…