Ждать им пришлось довольно долго. Высокие часы в углу комнаты медленно и торжественно пробили девять. Поленья в камине уютно потрескивали. Из радиоприемника по-прежнему слышалась веселая танцевальная музыка.
Вдруг дверь за их спиной резко распахнулась. Оба быстро обернулись. Первым вошел Торн, а вслед за ним на пороге комнаты появился, возвышаясь, как гранитный утес, Пи Джи Мэдден собственной, персоной!
— Рад приветствовать вас, господа, в своем доме, — низким голосом сказал он и, обращаясь к секретарю, с раздражением бросил:
— Выключи эту проклятую музыку, Мартин! Транслируют бал в одной из гостиниц Денвера. Все танцы у них на уме, нет чтобы делом заняться!
Торн послушно выключил радио.
— А теперь, — сказал хозяин ранчо, — я хотел бы знать, кто из вас, господа, посланец с Пост-стрит?
Молодой человек выступил вперед.
— Меня зовут Боб Иден, с вашего позволения, сэр. Александр Иден — мой отец. А это ваш сосед, мистер Вилл Холли, редактор газеты «Эльдорадо таймс». Он был столь любезен, что согласился доставить меня сюда на своей машине.
— Очень рад, — Мэдден вежливо пожал гостям руки. — Прошу сюда, ближе к огню. — И сам пододвинул гостям кресла. — Торн, подай сигары!
— Я, собственно, только на минутку, — начал журналист. — Поскольку у мистера Идена к вам какое-то дело, не буду мешать. Но прежде чем уехать, я хотел бы попросить вас, сэр…
— В чем дело? Слушаю, — неприязненно бросил финансист, откусывая кончик сигары.
— Вряд ли вы меня помните, сэр…
Рука Мэддена с зажженной спичкой застыла в воздухе. Внимательнее взглянув на журналиста, он произнес:
— У меня отличная память на лица, и вас я уже где-то видел. Может, здесь, в Эльдорадо?
Холли отрицательно покачал головой:
— Нет, это было двенадцать лет назад в Нью-Йорке, на Сорок четвертой улице, в одном подозрительном заведении недалеко от ресторана «Дельмонико». Однажды зимним вечером…
— Минутку! — прервал его миллионер. — А еще говорят, что я старею! Но я отлично помню, как вы тогда подошли ко мне, представились и попросили дать интервью, а я послал вас к черту!
— Поразительная память!
— Да, не жалуюсь. Я тогда частенько проводил там вечера, но в один прекрасный день обнаружил, что крупье жульничает. Почему вы меня не предупредили, что там дело нечисто?
Журналист пожал плечами.
— Не слишком-то вы располагали к задушевной беседе. Поскольку же я не бросил журналистики, может быть, вы все-таки согласитесь дать мне интервью?
— Я никогда не даю интервью! — резко заметил миллионер.
Холли попытался настаивать:
— Какая жалость! Для меня, провинциального журналиста, это был бы шанс отличиться. Интервью с самим Мэдденом обязательно напечатают в одной из центральных нью-йоркских газет! «Миллионер на отдыхе! Ранчо в пустыне! Финансово-экономический прогноз Пи Джи Мэддена!» Я так и вижу эти броские заголовки!
Мэдден был неумолим.
— Исключено. Своим принципам я не изменю!
— Может, все-таки можно сделать исключение для мистера Холли? — Боб попытался помочь журналисту. — Он с такой готовностью помог мне, был так любезен, на ночь глядя, отправился в пустыню, чтобы привезти меня к вам. Он заслуживает того, чтобы раз в жизни сделать для него исключение.
Казалось, Мэдден немного смягчился.
— Ну что же, поскольку ради моих интересов вы затратили столько времени и сил, проделали такой путь, полагаю, я должен, со своей стороны… Но не рассчитывайте на многое, это будет всего несколько слов об экономических перспективах в начавшемся году.
— Вполне достаточно, уверяю вас! — воскликнул обрадованный журналист. — Громадное спасибо!
— Не стоит благодарности. Эти несколько фраз я продиктую Торну, и завтра в середине дня вы можете приехать за ними.
— Очень хорошо! Спасибо еще раз. А теперь разрешите откланяться.
Вилл Холли пожал руку хозяину. Когда он прощался с Бобом, его глаза, казалось, говорили: «Ну, видите, все в порядке. Я очень рад».
У двери он обернулся.
— До свидания. До встречи завтра в полдень.
Журналист вышел, и Мэдден нетерпеливо наклонился к Бобу:
— А теперь к делу, молодой человек. Жемчуг, конечно, у вас с собой?
Очень глупо чувствовал себя Иден в этот момент. Здесь, в теплой, уютной гостиной все их прежние опасения и подозрения показались вдруг совершенно беспочвенными, абсурдными.
— Честно сказать… — смешавшись, начал он.
Неожиданно в глубине комнаты распахнулась стеклянная дверь, и вошедший слуга с охапкой поленьев остановился между Иденом и камином. Это был маленький полный китаец, одетый в старые, потрепанные брюки, вельветовые туфли и блузу в кантонском стиле. Наклонившись к камину, он незаметно обернулся и бросил на Боба Идена предостерегающий взгляд. Глаза китайца — живые и проницательные — в желтом отсвете огня казались черными бусинками. Это были глаза Чарли Чана.