— Хорошо, — сказал он наконец, — будьте готовы, когда луна взойдет.
Вечером Д’Антреколль сидел на балконе своего домика. Над апельсинными деревьями всходила луна. Внезапно маленькая тень появилась на дорожке. Это был мальчишка в рваной рубашке.
— Идемте, господин, — зашептал он, — отец ждет вас у печи.
Они пошли не по улицам, уже запертым заставами, а через дворы и чужие огороды. Монаху приходилось подбирать рясу и перелезать через изгороди.
Все было тихо. Опять пылали огни печей.
У какой-то высокой стены мальчишка остановился и бросил за нее камешек. Тотчас же в самом низу стены зашуршали камни и открылась дыра. Мальчишка полез в нее на четвереньках, шепнув д’Антреколлю:
— Следуйте за мной, господин!
Пришлось почтенному монаху стать на коленки и по-собачьи лезть в дыру. Кррр-ах! — рукав рясы оставил лоскут на остром камне.
Во дворе его подхватили под руки и поставили на ноги. Он узнал своего знакомца, разбившего вазу.
В углу двора пылала печь. Высокая труба сыпала искры в темноту. Перед огненной топкой молчаливо двигались темные фигуры. Это истопники делали свое таинственное дело.
Во дворе было еще две печи. Они не топились. Из одной вынимали уже готовую посуду, а в другую ставили еще не обожженный фарфор.
Рабочие подвели д’Антреколля к этой печи.
Под навесом перед печью лежали круглые глиняные коробки из красной шершавой глины. Не обожженная, неблестящая, покрытая сероватыми красками посуда заключалась в эти коробки и в них ставилась в печь. Коробки не давали ей задымиться в огне, и благодаря им она нагревалась не сразу, а мало-помалу.
Маленькие чашки ставились по нескольку штук в каждую коробку. Для больших ваз были приготовлены целые столбики из коробок, поставленных одна на другую. Только нижняя коробка была с донышком, а остальные были просто глиняные круглые стенки, стоявшие одна на другой и слепленные вместе серой глиной.
Коробки с фарфором ставили в печь, заполняя ее до самого верха. Потом отверстие печи закладывали кирпичами и замуровывали глиной, оставив только внизу место для топки. Туда бросали большие охапки дров.
Д’Антреколль подошел к печи, которая горела уже восьмой день. Семь дней печь топили не очень жарко, а на восьмой подбрасывали дрова так, чтобы огонь становился очень сильным.
Дрова громко трещали, огонь выл в двадцатифутовой трубе, искры снопами сыпались в темноту. Силой огня и искусством прилежных мастеров хрупкая белая масса превращалась в печи в твердый блестящий фарфор.
В верху печи были проделаны маленькие окошечки, прикрытые черепками. Истопник влезал на печь, заглядывал в эти окошечки и железной палкой отодвигал крышку с верхней глиняной коробки. Отсветы огня прыгали по его лицу. Сквозь нестерпимый блеск он старался разглядеть фарфор.
Вначале фарфор накалялся докрасна, потом сиял желтым светом и наконец пылал ослепительным белым огнем. Тогда кончали топить.
Печь остывала двое суток, потом ее размуровывали и вынимали фарфор.
У третьей печи уже стояли твердые, сиявшие красками вазы и красные матовые чашки, похожие на коралл. При свете фонаря, висевшего на столбе, рабочие открывали одну коробку за другой и вынимали из них еще теплую посуду.
Д’Антреколль хотел видеть всё. Он тоже влез на печь, которая топилась, и заглянул в окошечко. Ослепительный блеск ударил ему в глаза. Обтерев рукой выступившие слезы, он опять приложил один глаз к окошечку.
Вдруг мальчишка кубарем скатился со стены, где он все время сидел, и что-то забормотал рабочим.
— Мандарин, мандарин идет с обходом!.. — зашептали испуганные рабочие, а по переулку уже слышались шаги, звон оружия и кто-то стучал в ворота.
Опрометью бросился д’Антреколль к забору, но рабочие подхватили его под руки; подтащив к печи, посадили на землю и покрыли его сверху столбиком из коробок, приготовленных для большой вазы.
— Они уже в переулке, они вас увидят! — шептали рабочие и прикрыли столбик глиняной крышкой.
Во двор уже входил мандарин с десятью полицейскими.
Мандарин подошел взглянуть, как топится печь. Потом он осмотрел готовую посуду, разбранил рабочих за то, что две чашки лопнули, и, подойдя к третьей печи, сел на груду черепков и стал смотреть, как рабочие ставят коробки с посудой в печь.
Он был в двух шагах от д’Антреколля. У того замирало сердце и холодный пот выступал от страха, что мандарин его найдет. Какой стыд, какой позор! Ученый друг мандарина, как мальчишка, пролез под забором и сидит на корточках, с оторванным рукавом, в глиняной коробке! Ему захотелось плакать. Рабочим тоже было не до шуток. Как бы разъярился мандарин, если бы нашел д’Антреколля! Может быть, он посадил бы рабочих в тюрьму, надев им на шеи деревянные колодки, или поджарил бы их на медленном огне! Ведь они пустили чужеземца к обжигательной печи!