— Мы никогда не встречались, — он посмотрел на нее еще раз внимательно, проверяя свою память, и нашел, что и с родинкой дал маху — не было ее. — Тип лица очень распространенный, вот многим и кажется, что меня где-то видели. Но вот интересно: я, например, не встречал людей, похожих на меня. Это, видимо, то же самое, что и с голосом — На пленке свой голос кажется чужим.
— И я не встречала похожую на себя, — она опять тихо засмеялась, а он добавил к портрету: красиво смеется, не очень-то выразительные в отдельности детали лица вдруг дополняют друг друга, лицо оживает, как бы просветляется, становится симпатичным.
— Нам пора познакомиться?
— Давайте, — согласилась она и подала руку: — Геля.
— А я — Алексей.
— Засиделась я, — спохватилась она и, оставив недопитый кофе, поднялась. — Надо возвращаться в Уфу. Сейчас уйдет последний автобус.
— Я провожу вас, — предложил Грахов и помог донести до остановки увесистый чемодан, перевязанный для верности новыми ремнями с деревянной ручкой.
Ночь была теплой и звездной, совсем летней, со звоном кузнечиков — их настойчивые трели придавали темноте объемность, таинственность. Над головой появлялись и исчезали самолеты, заглушая все звуки ревом и свистом турбин. Автобус стоял с открытой дверью, в салоне, ярко освещенном, никого не было.
Грахов почувствовал, что они потянулись друг к другу, она собирается уезжать без желания, да и ему не хочется расставаться, но признаться в этом вслух они еще не могли. Как у школьников: если понравились друг другу, то сколько же мучений, сомнений, как стыдно, страшно открыться — ведь тогда весь мир рухнет, станет совершенно иным, и неизвестно, как потом в нем жить. Конечно, у них сейчас уже не могло быть так, это лишь напоминало школьную ситуацию, но и отдаленное, но все же идущее оттуда сходство оживляло и согревало душу Грахова. Он понял, что наступил для них деликатнейший и самый важный момент — осмелятся они, и завяжется какой-нибудь узелок, а будут колебаться, сомневаться — оттолкнутся хотя и с сожалением, затеряются в глубинах этой не обозримой жизни, исчезнут навсегда и вряд ли вспомнят когда-нибудь о какой-то полночной встрече в уфимском аэропорту.
Она поднялась по ступенькам, повернулась к Грахову и призналась:
— Господи, как не хочется ехать. В час буду дома, в четыре надо подниматься, искать такси…
— Оставайтесь здесь.
— Сидеть в зале ожидания? — спросила она, неуверенно помолчала, вероятно, неуместная улыбка Грахова насторожила ее, но она не поверила своему впечатлению и сказала: — А впрочем, как скажете, так и сделаю. Ехать или не ехать?
— Зачем вы взваливаете на меня такую ответственность, — Грахов с непроизвольной, но постыдной поспешностью уклонился от прямого ответа, а она после этого явно настроилась ехать, прошла немного в глубь салона, но остановилась, простила ему такую умелость и, словно зная, что он в душе не такой, совсем уж открылась и доверилась в последний момент:
— Быстрее решайте — вон идет водитель. Так ехать или не ехать?
Грахов увидел мужчину с бумажкой в руке. Должно быть, с путевым листом. Водитель торопился — последний рейс, после него домой…
— Выходите из автобуса, — сказал Грахов.
Считанные секунды, пока водитель садился на свое место, сомнение не отпускало ее, но оно было совсем слабым, совсем несущественным, и она подала Грахову чемодан.
Руслан и Валентина жили в кооперативном доме недалеко от метро «Сокол». Грахов доехал на троллейбусе до аэровокзала, поднялся на второй этаж в ресторан и купил бутылку шампанского — идти бедным родственником к Аюповым не стоило. Впрочем, кого Руслан любил, может, одну Валентину, да и то — вопрос.
Возвращаясь из ресторана, Грахов приостановился возле расписания самолетов. На двадцать один час с минутами он опоздал, самолет вылетел из Домодедова, а вот из Быкова отправляется в ноль часов пятьдесят минут. Тот самый, наверно, подумал Грахов, который идет в шесть утра из Уфы.
«А без дураков, взять билет на ноль пятьдесят, прийти утром к проходной завода, позвонить в техотдел — она не собиралась переходить на другую работу. Она до сих пор ждет телефонного звонка. Ведь ждет!» — эта мысль как током пронзила Грахова — он никогда не задумывался над тем, что она может ждать, совершенно бессмысленно и безнадежно.