— Бывает, и ноет, и ломит, когда как, — уклончиво ответил он, теряясь в догадках, куда клонит Строев.
— Тепло у тебя, спокойно. Женой какой обзавелся, умеешь все-таки устраиваться, дьявол!
— Никакая она мне не жена, Анатолий Иванович.
Строев не поверил, пригрозил пальцем, мол, так мы тебе и поверили, а потом, прищурившись, посмотрел на него и спросил:
— А не захотел ли ты здесь, Пармен, как говорится, пересидеть горячие дни борьбы за коммунизм, а? Не стать ли тебе у нас комиссаром?
Под этим взглядом Шишкину стало не по себе. Никто и никогда в жизни не считал его сачком, никогда и нигде он не сачковал, так что за такие слова в пору можно было и обидеться. Он догадался, о каком комиссарстве идет речь — парторга поезда перевели на какую-то другую работу, понял, что от него требуется сегодня большее, нежели сколачивание мебели строевцам, и подумал не без сожаления, что житью в столярке — привет…
— У меня, Анатолий Иванович, ведь и семилетки нет. Неполных шесть классов, можно считать, пять…
— Не умеешь кривить душой, не получается это у тебя. И не учись. Ты фронтовик, а не шкура какая-то. Не мне тебе объяснять. А насчет протоколов — Варя Дубинина будет писать. Она грамотная женщина, поможем, о чем речь… Короче: сегодня вечерам собрание. И пойдешь бригадиром на прокладку пути.
— Я? — удивился Шишкин. — Не согласен. Какой из меня бригадир? Лучше тогда рабочим.
— Ну иди рабочим, к Варе Дубининой, — равнодушно сказал Строев.
Теперь, много лет спустя, плохо помнил свою работу на путях, наверное, потому, что не любил ее и не смог полюбить. Нужно было идти, и он пошел. Он научился укладывать шпалы, таскать и равнять рельсы под командой Вари Дубининой, кричавшей на всю округу: «Иии — раз! Иии — два! Иии — раз! Иии — два!» Научился с трех ударов вгонять костыль, сверлить и резать рельсы и радоваться каждому десятку метров восстановленного пути. Эти метры ложились на старое полотно, которое проходило через низину с лугом, через ольховую рощу, заснувшую в облаке промозглого тумана, поднималось на подъем, на песчаные бугры, а затем ровно и прямо, как стрела на карте, разрезало вековой бор, тянувшийся на полтора десятка километров, до разъезда Буерачного.
Сейчас проехаться до Буерачного — душа поет. Едет Пармен Парменович за грибами в конце лета, на рыбалку под выходной, стучит электричка в чистом, нарядном сосновом лесу, — и не верится, что здесь в послевоенную пору голодные строевцы, в основном женщины, шпала к шпале, рельс к рельсу проложили линию.
И всякий раз вспоминается ему бедовая Варя Дубинина, с огрубевшей на ветру кожей и оттого похожая на мужика. Она ругалась матом с подопечными, мастерами, начальником поезда, курила махру.
— Ты бы, Варвара, перестала гнуть-то, — сказал ей как-то Шишкин.
— А с ними, чертями полосатыми, иначе нельзя. Буду я перед ними сопли распускать, — отмахнулась она.
— Прекрати, Варвара. Поставлю вопрос…
— Слушай, парень, — оборвала она его, — я на фронте воспитанная. Так что ты меня на бюро не бери — я не то видывала, мать-перемать… А не по нраву у нас — катись к…
Однажды Варя выгнала из теплушки какого-то начальника. Женщины после работы устроили погром насекомым, и когда начальник открыл дверь и застыл на пороге, не понимая, что происходит, Варя подошла к нему, повернула лицом в обратную сторону и с матерком вытолкнула вон. Конечно, начальник мог принять это за шутку и не обидеться, но он обиделся и вызвал к себе Шишкина.
Пармен Парменович, предчувствуя что-то неладное, вошел в теплушку Строева и увидел приехавшего, — сидел за столом начальник поезда, перед ним лежала форменная фуражка, а сам он, в расстегнутом кожаном пальто, слушал Строева, который, стоя перед ним навытяжку, оправдывался.
— Вот и парторг, да? — приехавший, не глядя на Шишкина, зло забарабанил пальцами по столу, рывком поднялся и стал прохаживаться по клетушке строевского кабинета, задевая стоявших кожаной полой. — Должен вам доложить, уважаемые товарищи, — плохо. Работы идут медленно, Мы побывали с товарищем Строевым на Буерачном. Мостостроители в ближайшие месяцы сдадут мост, а вам остается уложить около десяти километров пути. На это вам потребуется при таких черепашьих темпах сколько, а?! К тому же с нового года нужно приступать к строительству вокзала. А потом, что это за порядок, что это за нравы в ваших вагонах?! Меня, представителя политотдела отделения дороги, какая-то баба обложила матом, вытолкнула в спину. Грязь, антисанитария, весь эшелон в пеленках! А наглядной агитации нет, живете как беженцы. Оформите поезд наконец! Кто это должен вам подсказывать, товарищ Строев, товарищ, Шишкин?