— Об этом я не подумал, — сказал он, сдвинув свои темные брови. — Но ведь я приехал как иностранный специалист, и приехал сюда не на один год. Не думаю, чтобы в нашем браке усмотрели какую-нибудь фикцию.
— Ну а если все-таки не разрешат? — спросила я.
— Я буду хлопотать, я буду делать все, чтобы добиться, а если откажут, что ж, я согласен на все. Тогда я приму советское подданство. — Вы сошли с ума!.. Вы хотите отказаться от родины.
— Видите ли, я считаю такой же случайной среду, в которой рождается человек, как землю, на которой он рождается. Но родное сердце, которое каждый из нас ищет и которое можно не найти, пройдя всю жизнь, такое сердце я нашел, и оно мне дороже всего!..
Минутами мне казалось все происходившее волшебным сном, и я не могла никак себе представить, что всего несколько часов тому назад я жила печальной, безрадостной жизнью и надежда на счастье, на самое маленькое счастье, которое заключалось только в том, чтобы увидеть когда-либо Жильбера, была потеряна.
Это случилось, и я вернулась домой с тем, чтобы в воскресенье с утра снова встретиться с Жильбером. Мы решили проводить вместе все дни. Было около 12 часов ночи. По субботам Дима имел обыкновение сидеть до глубокой ночи, а иногда и до утра, за своим письменным столом и заниматься. Зная эту его привычку, я ожидала увидеть знакомую картину: раскрытые книги и за ними Дима у письменного стола, а рядом неизменный спутник его занятий — остывший стакан крепкого чая.
Но на этот раз я ошиблась. Едва я открыла своим ключом нашу квартиру, как дверь из коридора приоткрылась и из нее выглянул Дима:
— Слава Богу! Наконец-то!.. Я уже начал беспокоиться…
Он помог мне скинуть верхнее платье и все время пристально всматривался в мое лицо, видимо, пытаясь прочесть на нем что-то.
Мы вошли в нашу комнату; мама тоже не спала. За ее занавеской горел свет, и время от времени слышался шелест переворачиваемых страниц. Она обычно на ночь читала Евангелие.
Все то, что я собиралась сказать Диме, почему-то сразу вылетело из моей памяти, мысли путались, сердце взволнованно билось. К счастью, он сам пришел мне на помощь своими вопросами:
— Опять появилась эта темная личность? И как только ты могла уйти с ним куда-то? Я просто глазам своим не поверил!..
— Дима, когда-то ты обещал мне не вмешиваться в мою жизнь.
— Жизнь?! Он уже стал твоей жизнью?!
— Да… Вспомни, ты обещал мне, что в любой момент дашь мне развод.
— Развод?.. Ты хочешь стать его женой?
— Да. — И с этим „да“ мне показалось, что небо обрушилось на меня, такой гул и шум наполнил мою голову от прилившей волны крови.
Я подняла взгляд на Диму и была поражена. Он сидел напротив меня в кресле и… улыбался. — Ах, Кит, Кит, какая ты фантазерка… ты же с ним без пяти минут знакома… А как представляешь ты вашу будущую жизнь? Понимаешь ли ты, что ваш брак немыслим ни практически, ни политически? Он приехал оттуда, его фигура далеко не ясна для всех нас здесь… и вдруг ты рядом с ним! Ты, с твоим происхождением… Не думаешь ли ты, что это своего рода „загадочная картинка“, или ребус, который будет интересно кое-кому разгадать?
Я вгляделась в Димино лицо. Оно по-прежнему мне добродушно улыбалось, но где-то в глубине его глаз, казалось, пробегали дьявольские огоньки…
Сердце мое невольно сжалось знакомым предчувствием; я заметила, что пальцы его рук, лежавших на подлокотнике кресла, цепко и судорожно впились в сукно обивки. Он сидел в непринужденной позе, положив ногу на ногу, но носок той ноги, которая висела в воздухе, дрожал мелкой и частой дрожью.
— Ты хочешь запугать меня? — спросила я. — Или, может быть, тебе самому придет в голову мысль разбить наше счастье? Что ж, это благодатная канва для самых разнообразных узоров! Если ты хочешь угрожать мне, то разговор мой будет с тобой короток: я должна поставить тебя в известность, что завтра я подаю заявление в загс о нашем разводе. Меня, как тебе известно, разведут без твоего согласия. Его женой я стану много позже, а до этого дня мне придется еще остаться под твоим кровом.
— „Еще остаться“?.. — тихо переспросил он. — Такие слова после стольких лет совместной жизни, совместной работы…
Взглянув на Диму, я уже увидела совершенно другого человека: мефистофельские огни в его глазах потухли, в голосе исчезла ирония. Передо мной был несчастный человек, раздавленный обрушившимся на него горем.
„Нет, он не причинит мне зла! — подумала я. — Это был только первый порыв, и он продиктован сознанием его бессилия перед моей волей“.