— Эта мала…
— Да ты вон ту возьми!
— Надо водой померить, сколько в нее взойдет.
— Да вы возьмите кастрюлю, изо всех самую большую!
— Нет, эта неудобная, она слишком низка, как бы не вспыхнуло…
— Давайте-ка приспособим вон то высокое ведро! Агеев, взглянув на нас, вдруг резко скомандовал:
— Ну, будя! Неча вам тут больше делать! Идите теперь наверх, собирайте на стол, а сюда больше не ходить!
Когда мы, удивленные, вышли с Валей из кухни, дверь за нами тотчас захлопнулась. Тут же звякнуло железо накидываемого крючка.
Покинутая новыми жильцами столовая была неузнаваема: всюду на креслах и на диванах валялись какие-то мешки, котомки и даже клочки сена, занесенные сюда, очевидно, из саней во время перетаскивания вещей и провианта; пол был усеян окурками, заплеван. С чувством физической тошноты мы принялись убирать чайную посуду и накрывать стол к обеду. Вдруг мы с Валей одновременно догадались: «Ханжа! Ну конечно, они собираются варить ханжу». Бог знает, что только не входило в это страшное пойло. А в те годы народ пил даже политуру — столярный лак. Ханжа… страшное слово! — Валя, — сказала я, накрывая на стол, — ты и Леля должны подчиниться моему решению. Мы должны сделать все, только бы отказаться от обеда.
— Значит, мы останемся голодными? — спросила Валя, уже не протестуя, но с жалким выражением лица.
— Почему голодными? Жили же мы до сих пор, ведь правда?.. Ты должна забыть о том, что эти люди приехали, что они привезли сюда хлеб, картошку, капусту и сало.
— Я не могу забыть об этом…
— А ты заставь себя, а главное, вспомни: ведь, уезжая, мама оставила нам еду. У нас есть лепешки, и, наконец, мы даже можем нарушить запрет и вскрыть запечатанный и хранящийся к Рождеству горшочек с украинским смальцем. Я думаю, что мама не будет сердиться, ведь неизвестно, что с нами будет… Эти люди приехали из района, чтобы выселить нас. Разве ты не слышала, что они хотели тут же выгнать нас на мороз чистить снег, а затем, к вечеру, отправить нас на грузовике в Нару? И с этими людьми ты мечтаешь сесть за один стол? Еще неизвестно, что нас ожидает через несколько часов, ты можешь себе представить, что с ними будет, когда они напьются?!
Валя больше не возражала, и, накрывая на стол, мы, словно заговорщики, вполголоса, шепотом намечали линию своего поведения.
Когда я сказала Агееву, что у нас с Валей болит голова и что нас, наверное, продуло сквозняком на кухне, а потому мы просим разрешения уйти к себе наверх спать, он даже и возражать не вздумал, а, крякнув, махнул мне в ответ рукой, что, видимо, означало его полное согласие.
Прибежав наверх, мы достали лежавшие между окнами, на холоде, оставленные нам лепешки, достали «заветный» горшочек со смальцем, позвали Лелю.
Снизу доносилось беспрестанное хлопанье дверей, топот и суета. Ожидание выпивки вызвало среди приезжих необычайное оживление. Запах ханжи, отвратительный, тошнотворный, был настолько едким, что, поднявшись из кухни в первый этаж, он проник даже к нам на второй… Но вот топот сапог по лестницам прекратился, и весь шум и гомон перешел в столовую, которая находилась прямо под гостиной, в которой мы втроем сидели.
Чувство радостного облегчения охватило меня от сознания, что мы наконец у себя, что до следующего утра мы не увидим больше хозяев нашей судьбы и жизни. Я думала также и о том, что не такие уж они страшные, эти люди, какими они мне показались сначала, и что сам Агеев не такой уж плохой человек, и никогда еще лепешки из картофельных очистков не казались мне столь вкусными…
Мы зажгли во всех комнатах лампадки, посмотрели на часы. Стрелка их уже стояла на десяти. Так как у всех нас на душе было тревожно, мы решили лечь спать все вместе, втроем, в маминой спальне.
Шум внизу возрастал с каждой минутой. Выкрики, хохот, обрывки песен, звон битой посуды, ругань становились все громче и громче. Ни о каком сне не могло быть и речи. Мы с Валей одетые лежали на постели мамы, Леля — напротив нас, на небольшом диване. Прислушивались к происходившему внизу и переглядывались.
— А вдруг они напьются и им вздумается прийти сюда, к нам? — спросила Валя.
Да… это было вполне возможным, а может быть, и неизбежным. Мы сразу представили себе, на что могли быть способны эти люди, которые, будучи трезвыми, только что продемонстрировали перед нами всю свою дикость, хотя бы теми же сорванными с гвоздей и растерзанными на куски портретами. А ведь нам хорошо известно, какой ненавистью они к нам полны. Что же проснется в них после того, когда они перепьются?.. Кроме того, они не только имеют при себе оружие, но они еще при этом наделены безграничной властью над нами и могут расправляться с нами так, как им заблагорассудится. Смерть страшна, но бесчестье еще страшнее…