— Одна саренка, — разочарованно сказал Шишка, подкидывая на ладони мелкие монеты.
— Откуда и куда? — сурово справился у недавних владельцев повозки Скоба.
— Из города в Наумовку. За продуктами, — ответил тот, с которого сняли доху.
— Без денег? — с сомнением усмехнулся Скоба.
— Так к сестре…
— Лошади твои?
— Нет своих. Под залог взяли у татарина.
— Ну, а я у тебя под залог, — ухмыльнулся Скоба, садясь в сани.
— Не надо, а… Что скажу хозяину, — жалобно, со слезой в голосе, проговорил лишившийся теплой собачьей дохи.
— А скажешь, хвалил я его лошадей, — весело отозвался Скоба. — Поехали! Но-о! — распорядился под дружный смешок приятелей, сам вожжой понаддал по крупу коренника.
Отъехали сажен двадцать-тридцать, Крахмальный Грош обернулся. Ограбленные все продолжали стоять.
— Где-то раньше их видел. Обоих.
Никто не отозвался.
Проехали еще с десяток сажен.
— Вспомнил! — Крахмальный Грош ударил себя по лбу. — Этот вон, который молчал все время, свечами торговал в кафедральном соборе.
И опять никто не откликнулся (эка персона — свечами торговал). Но Крахмальный Грош и не ждал удивлений, продолжал:
— Он этими свечами по великим праздникам торговал. Как почетный староста!
На сей рез безучастным не остался ни один. Многого могли не знать, но то, что почетным старостой кафедрального, то есть главного в губернии, собора случайного, без имени и состояния человека не выбирали — это было известно всем.
А Крахмальный Грош не унимался, память его выуживала новые подробности:
— Шагалов это. Купец первой гильдии. Дом его на Соборной площади стоит. А тот, с какого доху содрали, — он на секунду пятерней вцепился в меховую обнову Шишки, — в главном магазине у Шагалова распорядитель старший.
— А ну назад! — велел Скоба.
И быстро развернутые на узком санном пути кони резко помчали к потерпевшим хозяевам, жертвам грабежа.
Хотел не хотел лишившийся дохи, а мороз заставил облачиться в верхнюю ветхую одежонку, кинутую Шишкой. Вид у него сразу стал донельзя потешный, скоморошеский. Грабители на это не обращали внимания, настроены были серьезно.
— Так в Наумовку к сестре, говоришь? — грозно спросил Скоба.
— К ней…
— А чего ж ты… — Скоба матерно выругался, — лучше хозяина в дорогу снарядился?
— Какого хозяина?
— А рядом с тобой стоит.
— Так какой он хозяин мне, сродственник он.
— Звать как сродственника?
— Головачев. Оба мы Головачевы. — Облаченный в дранье с чужого плеча попытался улыбнуться. Улыбка не далась.
— Во едет на небо тайгою[7], — не выдержал Крахмальный Грош.
— Ты-то, может, и Головачев, а вот он — Шагалов. Петр Иннокентьевич. От Тюмени аж до самого Иркутска богатей известный. Миллионер.
— Сам-то чего молчишь? Аль язык отсох? — Скоба шагнул к тому, о ком шла речь, — коренастому мужчине с еле заметным застарелым шрамом на щеке, одетому в крестьянское.
— Ну, Шагалов… — хмуро подтвердил свое имя купец. — Был миллионер, да весь вышел.
— Большевики ощипали?
— Все. Кому не лень было.
— Так что теперь за милостыней в Наумовку ездишь?
— Выходит.
— Будет врать-то. Я, на дорогах стоя, состарился. За харчами и к матери так не ездят. Опять же, имя чего таил, а? Нет, купец, другое у тебя на уме.
— А ты проверь.
— В Наумовку ехать? Недосуг. — Недолго Скоба молчал, потом приказал: — Вяжи их, ребята! С собой повезем. — Голос главаря зазвучал неожиданно резко и зло. Знавшие его боялись таких интонаций.
Когда опять лошадей развернули в нужном направлении и готовы были отправиться, главарь предупредил:
— Чур, двое своим ходом. Попеременке. Животину жалеть будем.
Поздним вечером добрались до Пихтовой, остановились среди заснеженных тополиных деревьев неподалеку от церковной ограды. Встретившие, находившиеся в городе четверо людей из шайки Скобы (шайка теперь была в полном составе), доложили: служба давно закончена, однако поп все еще чего-то торчит в церкви. Отворена ли дверь — неизвестно, но даже если заперта, эка помеха. Попадья с дочкой дома, в окнах темно. Легли или сидят без огня. Кого-кого, а их опасаться нечего: одни с наступлением сумерек за порог не выходят, боятся. Дьякон и сторож у себя по квартирам. Отец Леонид обязательно оповещает обоих, когда отправляется спать. В поповском доме еще какая-то странница-богомолка, вчера объявилась, но та совершенно безопасная — еле ковыляет с палкой, ее и привели-то со станции старухи под руки. Вот и все, что имеет отношение к причту…