— А вообще клады у вас находили? — возобновил за завтраком прерванный разговор Зимин.
— Давно. Еще в гражданскую. Но это кладом как назвать. У Орефьевой заимки отряд чоновцев разбил банду, при ней было несколько пудов золота и серебра.
— Из колчаковского запаса?
— Не знаю. Может быть.
— Далеко Орефьева заимка?
— Километров двадцать.
— Съездим туда.
— Зачем? Бой там был в двадцатом или двадцать первом году. Давно следов никаких не осталось.
— Просто побывать интересно.
— Там, куда мы едем, тоже интересно. Каменные древние идолы сохранились. Кстати, и там был бой. Главаря банды Игнатия Пушилина, — первый в Пихтовой богач был — убили. Поехали. — Нетесов встал.
Выехать на рыбалку в этот день, однако, было не суждено. У дома затормозил горотделовский «уазик», и сержант Коломников доложил начальнику розыска, что прибыл за ним: в Малой Серьговке и в Китате ночью подчистую ограбили магазины. В Китате сторож попытался было оказать сопротивление, сейчас в тяжелом состоянии, до сих пор в себя не пришел…
— Вот тебе и рыбалка, и идолы, — сказал Нетесов другу, глянув на валяющиеся посреди двора рюкзаки.
Опять Зимин, как и ранним утром, попросил взять с собой, но на сей раз получил отказ твердый.
— Слушай, Женя, — обратился Нетесов к сержанту, — у тебя дежурство скоро кончается?
— Да все вроде бы… Сдать осталось.
— Не в службу, свози Андрея Андреевича на Орефьеву заимку. Он историк. Интересуется.
— Это где золото нашли?
— Да.
— Так там что смотреть теперь?
— Ну просят тебя. Я обещал сам, но видишь, как складывается.
— Нет, я пожалуйста, — смутился сержант. — Для вас я… Сейчас Сергея Ильича отвезу и вернусь, — сказал Зимину.
— На моем мотоцикле поезжайте. — Нетесов с полминуты поговорил с женой, потом быстро зашагал к машине.
— Ждите. Я скоро, — бросил на ходу Зимину заспешивший к «уазику» сержант.
Он действительно долго ждать себя не заставил. Появился, едва успел Зимин рассказать в подробностях Полине историю «нападения» на охранника железнодорожных складов.
Быстро выехали из города, покатили по узенькому проселку среди многоцветья высоких трав, среди мелколесья, обдуваемые теплым августовским ветром.
— Хайская лесная дача, — указал Коломников рукой на стену хвойного леса впереди.
Они сделали петлю, прежде чем приблизились к еловому лесу. В сторонке от него мелькнула среди осота подернутая рябью вода пересыхающего Орефьева озера.
Сержант заглушил мотоцикл, повел Зимина к лесу. Чуть не доходя, сказал:
— Вот здесь заимка была… Я ж говорил, ничего нет.
— М-да. — Зимин не мог скрыть разочарования. Они стояли по пояс в траве.
— Лучше б вам с дедом Мусатовым повстречаться.
— Кто это?
— Единственный живой участник боя, который здесь был. В Пихтовом, по крайней мере, единственный, — поправился сержант.
— А возраст? Сколько лет ему? — спросил Зимин.
— Да в памяти он, хоть и за восемьдесят, — сказал Коломников. — Как Аркадий Гайдар, прибавил себе годы, пошел воевать.
— Конечно, хорошо бы увидеться, — сказал Зимин.
— Тогда к Мусатову?
— Да.
Ветеран гражданской войны, бывший чоновец и продразверстовец Егор Калистратович Мусатов жил в самом центре Пихтового в однокомнатной благоустроенной квартирке-панельке. Он был среднего роста, голубоглазый и горбоносый, со щеточкой седых усов. Он открыл дверь гостям, впустил. К вещам хозяин жилища был равнодушен. Диван, телевизор, трехстворчатый шифоньер, стол да несколько стульев — вся обстановка.
— Вот, дед Егор, — сказал Коломников, — привел к тебе человека. Из самой Москвы приехал. Интересуется историей гражданской войны в Сибири, ее участниками.
Зимин назвался.
— A-а, ну садись, — хрипловатым громким голосом предложил Мусатов. На экране включенного телевизора мелькали кадры хроники времен коллективизации. Мусатов углушил звук.
— Хорошо, что не забыли, — сказал, — но рассказывать-то что? Про меня уж все написано.
— Так уж и все.
— Все. А если что не написано, теперь о прошлом по-другому…
— Вон ты про что… — Коломников догадался о причине стариковой неприветливости. — Да ну, дед Егор, тебе-то на что обижаться. Ты у нас человек уважаемый.
Мусатов при этих словах сержанта смягчился.
— Ладно. — Он достал из шифоньера потертую кожаную папку, подал Зимину. — Вот. Нового не скажу, поди-ка.