- Ой, батюшки, да что ж это такое!? - всплеснула руками одна из старушек, когда взглянула на своего внучка. - Да где же ты это взял-то, окаянный? - она стала быстро шарить по сумкам, отыскивая что-нибудь подходящее, чтобы утереть личико мальчика, а тот, с набитым до отказа ртом, откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза, наслаждался, медленно пережевывая остатки вкуснятины. В это время электричка остановилась. Я выбежал на перрон, чтобы пристроить куда-нибудь мусор и, увидев неподалеку урну, ловким движением, точно баскетболист в кольцо, закинул в нее испачканный газетный шар. Уже возвращаясь обратно, я натолкнулся на женщину, которая везла на тележке букеты цветов, завернутые в яркую подарочную пленку. И я, вспомнив, что еду к Пашке без подарка, кинулся к продавщице. Остановив ее, я дотронулся до роскошного букета белых лилий.
- Пожалуйста, лилии можно?
- Да, конечно, берите! Очень красивый букет! - и женщина выдернула букет из общей массы цветов.
- Сколько с меня? - спросил я и полез в карман за деньгами.
Женщина назвала цену. Хоть было и дорого, но сердито: белые лилии в начале лета - это круто!
Однако в кармане я нашел лишь горсть мелочи, которой, пожалуй, хватило бы лишь на сверкающую обертку букета. И тут я вспомнил, что оставил крупные деньги в сумке, в бумажнике.
- Кому берешь-то, подружке? - спросила торговка, улыбаясь.
- Более, чем! Фее! - отозвался я и кинулся к вагону. - Извините, я сейчас, мигом! Деньги в поезде оставил! Подождите, пожалуйста!
Но уже объявили об отправке.
- Ой, сынок, да ты же не успеешь! - крикнула женщина мне вслед.
Пулей влетел я в вагон и подскочил к сумке, раскрыл ее и выхватил из тряпок бумажник.
- Погодите, я уже иду! - крикнул я через открытое окошко ожидавшей меня продавщице.
Еще через пару секунд я уже был в тамбуре, но тут дверцы предательски захлопнулись прямо у меня перед носом, и поезд сразу же резво тронулся.
- О, нет! - простонал я, безнадежно ударяя ладонями по толстому стеклу с надписью «Не прислоняться!».
- Что, опоздал? - спросила меня вышедшая из другого вагона высокая женщина с чемоданом в руке. - Сорви «стоп-кран», пока еще слабый ход!
- Да ладно, все в порядке... Чего людей зря пугать... - выдохнул я и медленно поплелся вслед за пассажиркой. - Значит, не судьба...
От такого, почти спецназовского, броска в вагон и обратно сердце мое учащенно колотилось. Однако, когда я вернулся на свое место, моторчик мой ахнул и почти остановился от удивления: прямо на сидении, где еще несколько минут тому назад, точно «скатерть-самобранка», покоилась газета с кушаньями, лежал теперь... так и не купленный мною букет белых лилий! Это так поразило меня, что я покрылся испариной и во рту у меня пересохло. Я огляделся. За мною по-прежнему восхищенно наблюдал только пацанчик, который теперь, видимо, усваивал уроки того, как должна действовать группа захвата. И я подумал, что опоздал с деньгами лишь по своей рассеянности и от того, что все же отяжелел, очистив «скатерть-самобранку» самым непозволительным образом. Я нежно взял букет и присел на скамью. Поднес цветы к лицу. Свежие, яркие, сочные, шелковистые, как щечки моей феи, они источали дивные ароматы.
- О, Господи, да откуда же они тут взялись!? - подумал я и почувствовал, как в животе у меня недовольно заурчала потревоженная пища и даже погрозила небольшим спазмом. Малыш, которого кое-как утерли бабуси, протянул мне теплую бутылочку с минералкой и заговорщически подмигнул. Я тоже моргнул ему глазом и, взяв «баклажку», немного промочил горло. Возвращая бутылку, шепотом спросил у мальца, кивая на цветы:
- Откуда это?
- Тетенька в окошко забросила! - отозвался он также тихо и покосился на старушек.
- Понятно, - сказал я. - Спасибо за информацию! - и снова отодвинулся к своей сумке.
- Да хранит вас Господь, добрая-добрая тетенька! - сказал я про себя, глядя в окошко. Я был так растроган поступком цветочницы, что не мог больше говорить. Немного успокоившись, поглядел на часы. Ну вот и все - следующая остановка минут через двадцать, и там меня ждет Прасковья... Я улыбнулся, вздохнул и, понюхав цветы, стал думать о нашей встрече. Колеса по-прежнему считали стыки на рельсах, а вагон-подлодка, качаясь, мчал меня по бушующему зеленому морю лета.
«ЗЁРНЫШКИ»
Я увидел Пашку почти сразу же, едва только спрыгнул на серый пыльный бетон перрона. Правда, пассажиров, сошедших на этой станции и встречающих их родственников, было немного, но все равно я узнал бы эту девчонку и в тысячной толпе. Такая легкая, светлая, до боли знакомая, она стояла недалеко от здания вокзала и напряженно глядела на выходивших из вагонов людей. На ней было голубое в белый горошек платье, а пестрая косынка спадала на плечи. На ногах были синие полукеды и нежно-розовые носочки. Русые косички по-прежнему озорно резвились на девичьей груди. Увидев меня, Прасковья махнула рукой и, заулыбавшись, быстрым шагом направилась ко мне, ловко лавируя средь переходящих ей дорогу пассажиров электропоезда. Через несколько секунд мы уже были рядом друг с другом. И тут я невольно обнаружил, что Пашка за эти 10 месяцев разлуки заметно похорошела и повзрослела. Красота ее стала еще более яркой и трогательной, так что я на миг даже растерялся и почувствовал, как чьи-то невидимые холодные пальцы пробежались по моему позвоночнику. Я не знал, как же мне лучше поприветствовать свою долгожданную подружку. Хотя, скажу честно, хотелось лишь одного: обнять ее крепко-крепко и, смеясь, закружить по перрону. Но я на такое так и не решился. К счастью, все устроилось как-то само собой.