Потом было построение. Подняли флаг. С речами выступили учителя, отец Григорий, представитель местной сельской администрации, от лица «зерен» слово предоставили старосте смены. Мы подвели итоги, новички наметили фронт новых работ и заверили нас, что тоже добьются хороших результатов. Затем настало время общего обеда, после которого начались другие торжественные мероприятия. Из Никольского прибыла группа местных самобытных артистов, чтобы дать нам небольшой концерт (надо признать, что пели и плясали они очень даже неплохо!). После него должен был состояться футбольный матч между местными и городскими пацанами, еще какие-то шумные и подвижные игры на лугу и купание в озере. Автобус с «зернышками» из второй смены должен был отправиться домой лишь вечером. А мне, к сожалению, уже надо было дуть на вокзал, чтобы успеть на дневную электричку. Поэтому я, взяв свою дорожную сумку, тепло распрощался с Людмилой Степановной, с Виктором Сергеевичем (новым командиром «зерен») и с батюшкой Григорием (у которого взял благословение в дорогу). Потом настал черед ребятни. Каждый из пацанов счел за честь пожать мне руку и приложиться хоть на миг к моей литой груди, а девчонок так и тянуло чмокнуть Жорку в пухленькую и румяную щечку! И как пелось в одной очень старой песенке: «Я от чуткости такой потерял покой!» Староста стояла рядом и глядела на это мое трогательное расставание с «зернышками». Она тихонько посмеивалась, а глаза ее светились нескрываемой гордостью. Но за кого? За меня или за ее юных товарищей и подопечных? Или за всех сразу? Вы сможете ответить на это, ребята? Я вот тогда затруднился... Наконец, я освободился от ласк и объятий и запрыгнул на подводу с душистым сеном. Место возницы заняла Прасковья, так как Петька больше любил футбол, чем девчонку, и посему остался в лагере, ибо местные считали его лучшим вратарем во всей округе. Чем завершился тот товарищеский матч, мне неведомо, потому что Зоська лихо взяла с места, и лагерь стал стремительно удаляться. «Зернышки» долго махали нам вслед, а некоторые еще и бежали до самой околицы села. Когда последний дом скрылся за лесом, я понял, что моя эпопея на Мещерской земле завершилась. Конечно же, было грустно расставаться и с лагерем, и с его обитателями, и даже с Зоськой (эх, пробыть бы тут все лето!), но я возвращался домой с чувством выполненного долга. Надеюсь, поработал я неплохо, не подвел Пашку, возлагавшую на меня большие надежды, даже отыскал клад отца Иоанна! И как было замечательно, что именно нам с Прасковьей удалось полностью раскрыть тайну церковных сокровищ и выступить в роли ангелочков, принесших благую весть дедушке Семе о наступлении добрых времен, когда он сможет передать людям доверенные ему на хранение ценности, чтобы спокойно «почить в Бозе», выполнив долг христианина и данное отцу Иоанну обещание до конца! Все было очень хорошо, только вот тоска от предстоящего (уже такого скорого!) расставания с Пашкой сильно бередила мою душу. Но я привык не отчаиваться и поэтому наслаждался последними минутами нашего совместного пребывания. Ведь мы опять были вместе: я, она и природа! А нам ведь всегда было так хорошо, радостно и интересно познавать друг друга, делая новые волнительные открытия...
Уже на подъезде к станции нас нагнал темно-зеленый УАЗ с темными окнами. Когда машина проходила мимо, я взглянул на нее и невольно ощутил на себе чей-то тяжелый взгляд, проникающий даже сквозь черноту стекла. Колючий холодок вмиг разлился по моей груди. Зоська, как бы тоже почуяв неладное, вздрогнула и отпрянула к обочине. Тот, кто сидел во внедорожнике, прекрасно видел меня, а я вот его, к сожалению, нет. Мне открылась лишь чья-то рука с золотым перстнем-печаткой, нервно подрагивающая на баранке. Кто же сидел в джипе, в его затененном салоне? Брат Феодор? Или же просто любопытный сельчанин, случайно встретивший нас на пустынной дороге? Может, это катил на станцию Никольский фермер Виталий Иванович Самородков, который часто, как говорил отец Григорий, «помогал деньжатами восстанавливать храмы»?