Лишь кончив молиться, Домна Карповна подходила к людям и говорила: «Доброе утро! Многая лета! Многая лета!» и, осенив их крестом, целовала в губы. И после этого блаженная начинала юродствовать - ходила по селу или городу, говорила без умолку, пила и ела все, что ей подавали. В церкви, когда там было особо много народу, она переходила с места на место, разговаривала со всеми, гасила свечи, переставляла их, а некоторые складывала к себе в узелок. Домна Карповна всегда делала вид, что не любит нищих, но сама обычно с радостью собирала всякие старые вещи и заставляла своих знакомых делать то же самое и хранить барахло в ящиках. Потом эти ящики уходили к нищим. А вот странников Домна Карповна очень любила, называя их «мои слепенькие», и выпрашивала для них булки, молоко и другую вкусную еду. Порой брала для этого пищу без разрешения. Стоило лишь хозяйке какого-нибудь дома отвернуться по делу, как Домна Карповна забирала у нее хлеб или кусок мяса, даже кашу из горшка выгребала и скрывалась, спеша с гостинцами к странствующим. Очень сильно заботилась блаженная о кошках и собаках. Они были ее верными друзьями, и им она отдавала большую часть собранной за день еды. Особо Домна Карповна жалела цепных собак и строго следила за тем, чтобы у них всегда была вода для питья, и горе было тем хозяевам, которые не радели об этом, так как блаженная могла повоспитывать и костылем! (Мы все рассмеялись.) По ночам она подходила к собакам и, перерезав веревку, отпускала животных погулять. Собаки тоже очень любили Домну Карповну, но подходили к ней тоже лишь ночью и ходили за ней целыми стаями. Порой, во мраке ночи, среди сильного собачьего лая, раздавался громкий голос блаженной: «Пресвятая Богородице, спаси нас! Все небесные силы, Херувимы и Серафимы, молите Бога о нас!» Так вот Домна Карповна находила возможность спокойно помолиться, скрывая от людей свои духовные подвиги. Горячо и усердно молилась она и в церкви, но только когда была в храме совсем одна. Здесь лила она горькие слезы и в своем духовном восторге казалась ангелоподобной. И как только святая замечала появление посторонних свидетелей, так тут же бросала молиться и начинала юродствовать. Благовоспитанность Домны просвечивалась и во дни ее юродства. Однажды мимо одного села, где в то время жила блаженная, проезжала одна знатная дама. Так Домна Карповна провела с ней всю ночь, беседуя только на иностранном языке. Еще святая очень любила петь духовные песни и делала это часто, расхаживая по улицам города. За это ее нередко забирали полицейские и отправляли в участок. Но это событие всегда было желанным для всех заключенных, так как томские купцы и купчихи, узнав об аресте юродивой, тут же посылали ей груды пирогов, булочек, блинов, чая и сахара. А Домна Карповна все это с удовольствием раздавала заключенным. И порой получалось так, что когда срок задержания блаженной заканчивался, то ее товарищи по тюрьме желали ей, в простоте душевной, поскорее попасть обратно в полицейский участок. (Петька снова усмехнулся, но, спохватившись, опасливо покосился на девчонок, сидевших рядом с ним). Вот так, ребята, среди подвигов юродства святая Домна Карповна хранила себя непорочной от мира; умерщвляла свое тело, чтобы сохранить душу; во многих трудах шла по пути спасения. К концу своей жизни она даже приобрела дар прозорливости. Могла предсказывать разные события, предупреждать людей о грозящих им опасностях. Умерла раба Божия Домна Карповна в 1872 году, и ее погребли в Томском женском монастыре. На похороны стеклось множество жителей города. Было много и священников, которые питали к блаженной глубокое уважение. Вот и все...
Пашка закончила свой рассказ краткой молитвой: «Радуйся, блаженная мати Домно, в Сибири подвизавшаяся и Богу угодившая. Ты моли о нас Превечного Бога!» Костер уже прогорел. Слабый теплый ветерок, тянувший с озера, неярко раздувал угли. На небе, совсем потемневшем, зажглись первые сине-желтые звездочки. В сосновой роще сонно пощелкивали птицы. Из спящего села доносился тихий собачий лай. В низинах туман смешивался с прозрачными сумерками и походил на большую отару овец, устало возвращавшуюся с дальнего пастбища. Мы сидели молча, думали каждый о чем-то о своем и глядели на маленькие сиреневые огоньки пламени и оранжевые искорки, изредка вырывавшиеся из темнеющих уже углей костра. Какое-то щемящее душу умиротворение разливалось по округе и по нашим сердцам. Мне даже захотелось обнять всех разом, всех, кто был рядом со мной: Пашку, отца Григория, брата Феодора, Людмилу Степановну, ребятишек из лагеря и даже неугомонного Петьку и его Зоську, мирно пасшуюся неподалеку. Хотелось ощутить их тепло, почувствовать, как бьются их сердца, горящие верой, надеждой и любовью. Верой в торжество нашего православия, надеждой на то, что Преображенский храм будет восстановлен и клад отца Иоанна возвратится к людям; любовью ко Господу Богу и друг ко другу. Все эти люди, что были со мной тогда рядом, показались мне в те минуты такими близкими и родными! У меня даже засосало под ложечкой от мысли, что, наверное, такое вот блаженство испытывают те, кто сподобляется достичь Царствия Божия, когда тебя будут окружать только твои единомышленники, единоверцы, твои верные и надежные друзья, с которыми общаться - одно удовольствие. Я невольно улыбнулся и взглянул на небо. Маленькая звездочка сорвалась с темного покрывала и упала, как мне показалось, прямо на пустую колокольню Преображенского храма.
Почему-то подумалось: «Это добрый знак! Наверное, клад отца Иоанна будет скоро найден!» И все-таки хорошо было бы, чтобы это событие произошло за время нашей смены... Хотя, конечно, это не так важно, лишь бы он вообще вернулся к людям, чтобы наполнить мертвый храм прекрасным великолепием.
Первой нарушила хрупкий покой Людмила Степановна. Поднявшись, она захлопала в ладоши, призывая «зернышек» отправляться спать. В эти мгновения она походила на курицу-наседку, замахавшую крыльями, собирая под кров своих непослушных птенцов. Я улыбнулся и, протянув руку Пашке, помог ей встать на ноги. Одна из ее косичек на секунду коснулась моего лица, и я уловил запахи соснового дыма и васильков.
Я пошел позади всех, устало шагая по влажной от росы траве и поглядывая на звездное небо. Еще несколько тусклых огоньков пронеслись по темному экрану небосклона и упали где-то в районе Никольского и еще дальше, в дремучих лесах Мещерского края. Когда наша колонна входила в лагерь, я остановился на минутку, чтобы запечатлеть в памяти эту милую процессию и почаще вспоминать потом о всех этих людях, ставших мне дорогими за столь короткое время моего пребывания в «Зернышках». Первыми шли батюшка и брат Феодор, о чем-то негромко разговаривающие между собой. За ними следовали Людмила Степановна и Прасковья. Учительница говорила и жестикулировала рукою, а староста слушала ее и кивала головой в знак согласия. Потом, взявшись за руки, парами шли «зернышки». Петька, отделившись от всех, отправился проведать Зоську, хрупающую сочную травку на сонном лугу. Я глубоко вздохнул, оглядевшись, сладко потянулся и зашагал на территорию лагеря.
ПОИСКИ
Что и говорить, несмотря ни на что, и я, и Пашка, да и все «зернышки» все равно горели желанием обязательно отыскать клад батюшки Иоанна. Почему-то мы считали, что это по силам именно нашей смене и что именно мы и должны отыскать сокровища, чтобы было чем гордиться перед другими группами волонтеров. И еще мы тогда очень надеялись, что обнаружение клада здорово ускорит возрождение Преображенского храма. Согласитесь, ребята, найти церковное убранство - это ведь более видимое и ценное приобретение, чем простая борьба с бурьяном да кустарником! Нам всем сильно хотелось оставить свой яркий след в деле восстановления веры в здешних краях. Это обстоятельство лишило сна и покоя обитателей лагеря. Ребята обсуждали рассказ батюшки почти всю ночь. Из ближайших палаток то и дело неслись вскрики, смех, спорные возгласы. Людмиле Степановне пришлось не раз прохаживаться по территории, чтобы успокоить неугомонных подопечных. Мне своими соображениями поделиться было не с кем, но и я также проворочался полночи, обдумывая план того, с чего следовало бы начать поиски сокровищ.
Утром «зернышки» залпом проглотили завтрак и даже отказались от перенесенного на сегодня выходного дня, так как им не терпелось поскорее выйти на работу и там заняться поиском кладов. Из этого я сделал заключение, что большинство ребят уверено в том, что сокровища отца Иоанна запрятаны все же либо в Храме, либо в его ближайших окрестностях. Подумалось даже: как бы они не развалили сооружение, отыскивая клад, вместо того, чтобы, наоборот, созидать его! Я же был уверен в том, что поиски все же следовало бы проводить в Никольском селе, в доме батюшки Николая. Ведь первая строка стиха-карты гласила: «В доме у Николушки...». И вот, как бы в подтверждение правильности моего решения, Людмила Степановна после развода послала меня и Прасковью в этот населенный пункт за покупками хлеба, медикаментов и кое-каких моющих средств, сказав при этом, что автолавка, в силу каких-то обстоятельств, приедет сегодня именно в Никольское, а не в наше село, как обычно. Я расценил это как знак свыше!