- Деток ваших.
- Миша и Маша! - ответил верзила и улыбнулся, как-то сразу посветлев лицом. - Я любил подшучивать над ними, называл Машенька и медведь... как в сказке, знаете? Сынок-то у меня тоже такой полненький был, несуразный, в меня весь, ну, прямо медвежонок...
- Здорово! - рассмеялась Пашка и положила ладонь на руку бандита. - А вы скучаете по ним?
- Очень! Снятся иногда, когда не пьяный...
- А вы искать их пробовали?
- Нет. Да и зачем? Скорее всего, они меня уже позабыли... восемь лет не виделись... Небось, у них уже давно другой папка имеется... Да и захотят ли они иметь такого отца, с таким «богатым» прошлым? Стыдно будет перед братвой...
- Ну почему же стыдно?! Родителей ведь не выбирают! Вот я, совсем вам чужая, а мне вовсе не стыдно с вами общаться. И вы мне нравитесь! Богатырь, красавец, знаете массу всяких интересных историй, многое умеете, да и добрый вы, несмотря ни на что... Только вот запущенный малость, а если вас помыть, побрить, приодеть...
- Хм! Красивый! - усмехнулся Слон. - А вот насчет всего остального ты, пожалуй, права, дочка. - И он тоже положил свою кинг-конговскую ладонь на пальчики Пашки: - Да, надо было искать... Сволочь я, что ж тут поделаешь... Слон проклятый...
- Как говорится в одном фильме: «Надо жить. Надо бы только умно жить!»[14] - вставил я.
- Да-да, умно... - согласился охранник. - А как вы думаете, дети меня поймут?
- Какие же они тогда дети, если отца своего не примут! - возмутился я. - Поймут, конечно, и все простят, я уверен. Мы-то вот и то все понимаем и не обижаемся, что держите нас в холодной яме.
- Вы только верьте и надейтесь на лучшее! - добавила Пашка и положила на ладонь охранника свою вторую руку. Еще немного и, похоже, девчонка растрогала бы бандита до слез, а может быть, даже и уговорила отпустить нас на все четыре стороны, как знать, но только ничего этого не произошло, так как на поляне внезапно возник Ржавый.
- Та-а-ак, - протянул он удивленно. - Хорошо сидим! Вечеруем?
- Да ладно, Ржа, пусть пацаны малость погреются! Там, в яме, ночью совсем задубеют, - стал как-то жалко оправдываться могучий Слон, вмиг отпрянув от Пашки.
- Они все равно дубари! Пуст дубеют! Меньше вони будет, - процедил сквозь зубы худой.
В руках он держал пластиковую канистру и обрез двустволки. Из кармана куртки торчал большой пучок зеленого лука.
- Ты что, Слон, сдурел?! Забыл, что ль, как у ног его ползал? А если Кривой узнает, как ты тут время с пленниками проводишь?!
- Ты не скажешь - не узнает!
- Эх, Слоняра, сколько я еще буду тебя покрывать! Совсем ты от рук отбился... Одичал тут в лесу.
Ржавый подошел ко мне и ударил ногой в бедро:
- Надо вставать, когда старшие стоят! А ну бегом на место, сопля! - и бандит снова саданул ногой по бедру. Я встал и, прихрамывая, пошел к яме.
- Бегом, я сказал! - рявкнул худой и отвесил мне хорошего пинка.
Я стерпел и это, но шага не прибавил. Пашка вскочила, но Ржавый ее остановил:
- Ладно, ты можешь остаться!
- Я без него не останусь! - отрезала девчонка и освободилась от опеки худого.
- Ну и катись к своему дружку под бочок, дрожжи продавать! - хохотнул Ржавый и грубо подтолкнул Пашу в спину, да так, что она наверняка упала бы, если б не натолкнулась на меня.
- Видал, Слон, пигалица-пигалицей, а туда же! Гонор имеет! - хмыкнул худой бандит и многозначительно добавил: - Любов понимаш! - и весело загоготал.
Я стерпел и в третий раз. Взглянул лишь на Слона: тот сидел и энергично тыкал палкой в костер и при этом челюсти у него двигались от волнения.
- Давид и Голиаф, блин! - прошептал я, плюнув в сторону бандитов. Мы быстро спустились в холодную яму. Последнее, что я услышал, был радостный голос Ржавого:
- Видал, сколько первача затарил! Теперь нам ночка нипочем! Готовь закусь...
А Слон ему ответил:
- А ружьишко-то где раздобыл?
В лесу темнеет быстрее, чем на лугу, а в яме и тем паче. Вскоре у нас внизу стало так темно, что мы уже не различали даже друг друга и ориентировались лишь на блеск глаз. Небо сделалось фиолетовым и на нем заиграли первые звездочки. После еды и горячего чая холод нас пока особо не донимал. Мы сидели молча и думали, наверное, об одном и том же: не станет ли эта ночь последней в нашей жизни? И как бы нам ее получше провести? Но мысли теснились, громоздились, никак не могли (да и не хотели) выстроиться в нужный порядок. Было все как-то мерзко, отвратительно, а как думать о том, что нас вот так запросто могут убить, утопить в болоте, что жизнь наша, такая яркая, насыщенная и веселая вдруг разом прервалась в заброшенном храме, что мы уже сутки сидим в «волчьей яме» и никому нет до нас дела! Родители работают, отдыхают, ждут нашего возвращения из лагеря; Людмила Степановна, похоже, сердится даже, что мы так ловко провели ее, сбежав с братом Феодором в дальний монастырь; батюшка удивляется тому, что мы так легко бросили все дела в тот момент, когда он только начал завозить стройматериалы, и наши руки на стройке были вовсе не лишними; «зернышки», поди, грустят из-за странного исчезновения их любимых старосты и бригадира... А ведь мы исчезли, возможно, навсегда, и вместе с нами ушел и клад отца Иоанна, который все так хотели обнаружить... И никто даже не догадывается, что мы нашли его и какой он богатый! Все вышло как-то дико, глупо, нелепо, неестественно... И во всем этом фантастическом нагромождении ужасов было одно утешение: если суждено погибнуть, то уйду я в мир иной вместе с Пашкой, а с ней - нигде не страшно, с ней нигде не соскучишься! И будет тогда, как в сказке: «Жили они счастливо и умерли в один день!» Я вздохнул, встряхнулся, прогнал черные мысли и сказал:
- Ну вот, из-за этого Слона и иголку угробили.
- Это ничего, зато хоть перекусили и погрелись. А у меня еще одна есть, с черной ниткой, - отозвалась Пашка.
- Запасливая ты, староста!
- А как же! Хоть уголка в пути и тяжела, но порой очень бывает нужна!
- Молодец ты, Пятница, просто молодец... - проговорил я, потирая ушибленную бандитом ногу и морщась от боли.
- Спасибо! - тихо сказала Пашка, и глаза ее ярче заблестели в сгущающейся тьме.
* * *
Ночью холод в яме усилился и стал пробирать до костей. Мы сели поближе друг другу, но это было слабым утешением. Все мысли сразу выветрились из головы и была лишь одна забота: как согреться и дотянуть до теплого утра. Приходилось вставать и разминать, разогревать свои мышцы, делая для этого резкие движения. И я невольно отметил, что эта, вторая, наша встреча с Прасковьей в чем-то копирует наше первое путешествие по Уралу. Правда, не в полной мере, но все-таки... Как Мещере далеко до просторов тайги, так и наши приключения были уменьшительными копиями. А что, ребята, ведь многое сходилось: тогда я расшиб ногу, а сейчас пробил голову, и Пашке пришлось жертвовать своей «ночнушкой», чтобы залечить мои раны; тогда на нас напали псы, а тут нас атаковали «собаки двуногие»; мы снова оказались вдали от всех; как и тогда, теперь вот пришел этот холод, как в уральском подземелье, который едва не отнял у меня Пашку навсегда...
Сколько мы промучились на этот раз, не знаю, но от холода очень хотелось задремать, однако стоило лишь прикорнуть, как ледяные иглы со всех сторон лезли под одежду, безжалостно пронзая судорогой все тело. Поэтому о сне не могло идти и речи... Но опыт борьбы с этой напастью у нас все же имелся, и мы держались стойко. Спасибо, конечно, Слону, что хоть немного подкормил нас, не то бы мы ослабли окончательно. Было только жаль тратить последнюю спокойную ночь на глупую изнурительную борьбу с холодом...
Когда на небе появился тонкий серпик луны, лес погрузился в томную дремоту. Стихли все голоса и звуки. Бандиты тоже угомонились. И я почему-то решил, что время перевалило за полночь. Ржавый и Слон проведали нас всего раз, когда еще чуточку было светло наверху. Большой забрал лестницу, а Худой, тихо поругиваясь, переставил капканы.
- Спокойной ночи, малыши! - хихикнул Ржа на прощанье и, пьяно икнув, кинул вниз окурок, да еще и плюнул, едва не попав мне на голову. Я швырнул в него шишку, но в темноте промазал. После до нас доносились еще их невнятные голоса, они даже спели какую-то зэковскую песенку, потом все стихло. Наверное, охранники спились в конец и заснули прямо у костра, который тоже перестал потрескивать. Тьма стала кромешная, лишь над нашими головами качался тусклый черно-синий круг ночного неба, позолоченный звездной россыпью. Конечно, можно было попытаться выбраться из ямы и совершить побег. Но как идти ночью через болота?! Лишь одна мысль о трясине, заглатывающей тебя живьем, точно удав кролика, приводила в трепетный ужас.