- Погоди-ка, Жор! - сказала она, отбирая у меня микрофон.
Перечить своей старосте я не стал и сделал шаг назад в угол ринга, где колыхалась призрачная тень от ехидно ухмыляющегося воздушного монстра. Паша двинулась вперед, прямо к толпе, и быстро заговорила:
- Люди добрые! Да что же это вы такое делаете-то! Вы же русские - люди, одаренные особым даром слова! Ведь язык - это Божий дар, данный Им людям! Каков язык - таков и народ! Ни у одного народа в мире нет больше такой литературы, как у русских! В нашем языке мата нет и быть не могло! Его придумали басурмане, захватившие русские земли, но так и не сумевшие покорить душу русского человека, сильную верой Христовой! Вот они и стали хулить наши святыни и прежде всего Матерь Божию. А вы, подражая им, оскорбляете Ту, Которая спасала Русь и от татар, и от псов-рыцарей, и от французов, и от поляков, и от гитлеровцев... Ту, Которой поклонялись наши святые, Которой молились и молятся все христиане о спасении, любви, здравии и о всякой помощи.
На поляне стало необычайно тихо. Лишь гневные слова Прасковьи, усиленные мощными динамиками, зычно разлетались по округе, проникая, казалось, даже и во все деревья, кустарники, заросли папоротников, в разомлевшие от жары автомобили.
- Вы же знаете, что от слов своих оправдаешься и от слов своих и осудишься! Первое же испытание, которое ждет нашу с вами душу после смерти - это ответ именно за сквернословие! Так чем же будем оправдываться?! А ведь, знаете, даже «козлом» и то никого нельзя оскорблять! Это звучит как грозное проклятие в адрес ближнего! Потому что в Священном Писании сказано, что Господь на Страшном Суде отделит овец от козлов, праведных от грешников. Значит козлы - это те, кому уготован ад! И называя человека таким именем, вы уже заранее совершаете над ним свой суд! А ведь каким судом судите, таким и сами будете судимы!
От волнения и напряжения Прасковья уже дрожала, как осинка на ветру. Я подошел к ней и встал рядом, чтобы она видела, что я здесь и готов защищать ее.
- Всякое слово обладает весом и силой. Произнося скверные слова, человек произносит страшные заклинания, призывая к себе гнуснейших бесов, приносит словесную жертву сатане. Такой человек пачкает грязью свои уста и льет мерзкую скверну в души окружающих. Надо помнить, что речь нашу слышат не только те, которых мы не стесняемся, но и святые, ангелы и сам Господь!
- Эй, кончай базар! Это не по правилам! У нас тут не «маевка»! - раздался возглас из оторопевшей толпы слушателей.
Но его быстро осадили:
- Да заткнись ты! Пусть говорит!
- Люди добрые! - произнесла Прасковья уже как-то совсем мягко и жалостно. - Мы же русские! А значит, и говорить должны только по-русски, чтобы оставаться настоящими людьми: умными, милосердными, добрыми, справедливыми. А вы... - силы наконец оставили Пашу, голос ее дрогнул, и она, сунув микрофон в руки растерянного ди-джея, сбежала с подиума и устремилась к лесу.
На какие-то мгновения стало так тихо, что я отчетливо услышал, как жужжит какая-то мошка, крутящаяся над микрофоном. Первым очухался ведущий. Он быстро сказал мне каким-то ничего не выражающим голосом:
- А ты ничего не хочешь добавить?
Я чисто машинально взял микрофон, кашлянул, потом произнес бодро и решительно:
- Что же еще можно добавить? Все и так ясно! Матершинники Царства Божия не наследуют! Сквернословие - яд. А незнание духовных законов не освобождает от ответственности!
- Да что вы их слушаете-то! Дать им по шее, разбазарились! Учить нас вздумали, сопляки! - снова донеслись возмущенные вопли.
- Да помолчи ты, Байк! Они же круто говорят! Я такого еще ни разу не слыхала! - шикнула на недовольного девушка с зелеными волосами.
- Вы уж простите нас, что помешали вам, а может, кого и обидели чем! Извините, уж... - я откланялся публике, загудевшей, точно потревоженный пчелиный улей, вернул микрофон ди-джею и поспешил следом за Пашкой, которая уже скрылась за соснами.
- Эй, вы что, так просто отпустите их, что ли?! За такое и по шее надавать мало! Я что, по-ихнему, дебил, что ли?
- Да иди ты, они все верно сказали! - слышалось у меня за спиной.
Ди-джей крикнул:
- Эй, браток! Ты бы прихватил чего со столов-то, а? Угощаем! И девочке своей возьми гостинцев!
- Да-да, бери! Не стесняйся! Мы не обижаемся! За выступление полагается! - загудели из толпы в основном женские голоса.
Я остановился около столов, поддавшись сильному искушению. А что вы хотите? Чего ведь тут только не было! У меня аж глаза разбежались: и фрукты всякие заморские, ягодки свежие с мороженым, икорка натуральная, горы сладостей, бутерброды и салатики всех мастей, колбаски, рыбки, окорока, шашлычок, курочки, напитки... Эх, да что там говорить! Слюну лишь в рот нагонять! Такого изобилия Пашка уж точно никогда в своей жизни не видывала! Но я смог сдержать себя и, проглотив подступивший к горлу комок, отозвался:
- Извините, но мне ничего не надо! Трапеза - это же общее дело! А нам с вами, простите, пока еще не по пути...
- Жаль! Ну, как хочешь... Ну и катись колбаской, болван! Да возьми хоть малость! Во придурок! - донеслись из толпы разные голоса. Я махнул рукой и, обернувшись, побежал в лес. Последнее, что я отчетливо услышал, было:
- Вот коз...
Но парень почему-то так и не договорил...
Прасковья ожидала меня, сидя на поваленном дереве, и теребила свои косички. Я подошел и примостился рядом. Немного помолчав, сказал:
- Ох, и еды же у них сколько было! Я такое последний раз лишь на папкином юбилее видал...
Пашка не ответила, только вздохнула и приложила ладошки ко все еще пылающим щекам.
- Ну, ты им и врезала! Я думал, что нас там побьют каменьями, то есть своими жестянками да бутылками!
- Не знаю, как мне только духу хватило...
- Ты молодчина! Все правильно сделала! - и я осторожно обнял ее за плечи.
- Извини, но я не дала тебе выступить.
- Это ерунда! Спасибо тебе, староста, что не позволила мне этого сделать! Ведь, как ни крути, если бы я и сказал что, то невольно стал бы их соучастником. От большого греха, видать, ты меня избавила! Мне ведь вообще не следовало бы влезать в эту историю. Блаженнее быть обиженным, чем чувствовать себя победителем в грязном деле... Гордыня-матушка тогда, понимаешь, заела... «Эй, монашек!» и все такое... Обидно стало. Праведный гнев возобладал! А ведь не туда я попер. Надо было просто уйти или же вот, как ты, выступить с обличением, а там - что будет! Побьют, так за веру пострадаешь, а поймут - добро тебе будет! А я-то всего лишь хотел с ними по-своему посостязаться, приняв, значит, их условия... Да, едва не вляпался в эту скверну... Спаси тебя Бог, моя Пятница! Эх, ну что тут поделаешь, слаб я еще духовно без твоей поддержки-то... Не могу пока как следует различать, где зло, а где и добро... Многому еще предстоит поучиться. Жаль вот, что видимся с тобою мало...
- Жор, а чего ты им хотел сказать-то? - вдруг оживилась Паша. - Ведь не ругательства же!
- Да так, хотел преподать им урок ботаники.
- Ботаники?! - удивилась девчонка. - Зачем ботаника-то на конкурсе ругательств?
- Да вот припомнилось одно дело...
- Расскажешь?
Я вкратце пересказал Пашке историю с «сачковским трактатом». Выслушав меня с интересом, Прасковья спросила:
- А что, разве эти названия действительно такие необычные?
- Да, богат народный язык на всякие определения. Порой совсем весело получается. Я тогда подумал, что уж лучше растения всякие перечислять, если выругаться очень хочется, чем матюки эти, уже всем надоевшие, на воздух пулять. Хоть бы новое что придумали, а то из века в век одно и то же мелят и мелят и думают, что знают какие-то великие слова... А сами лишь чужим умом живут, так, срамота одна...