- Что, опоздал? - спросила меня вышедшая из другого вагона высокая женщина с чемоданом в руке. - Сорви «стоп-кран», пока еще слабый ход!
- Да ладно, все в порядке... Чего людей зря пугать... - выдохнул я и медленно поплелся вслед за пассажиркой. - Значит, не судьба...
От такого, почти спецназовского, броска в вагон и обратно сердце мое учащенно колотилось. Однако, когда я вернулся на свое место, моторчик мой ахнул и почти остановился от удивления: прямо на сидении, где еще несколько минут тому назад, точно «скатерть-самобранка», покоилась газета с кушаньями, лежал теперь... так и не купленный мною букет белых лилий! Это так поразило меня, что я покрылся испариной и во рту у меня пересохло. Я огляделся. За мною по-прежнему восхищенно наблюдал только пацанчик, который теперь, видимо, усваивал уроки того, как должна действовать группа захвата. И я подумал, что опоздал с деньгами лишь по своей рассеянности и от того, что все же отяжелел, очистив «скатерть-самобранку» самым непозволительным образом. Я нежно взял букет и присел на скамью. Поднес цветы к лицу. Свежие, яркие, сочные, шелковистые, как щечки моей феи, они источали дивные ароматы.
- О, Господи, да откуда же они тут взялись!? - подумал я и почувствовал, как в животе у меня недовольно заурчала потревоженная пища и даже погрозила небольшим спазмом. Малыш, которого кое-как утерли бабуси, протянул мне теплую бутылочку с минералкой и заговорщически подмигнул. Я тоже моргнул ему глазом и, взяв «баклажку», немного промочил горло. Возвращая бутылку, шепотом спросил у мальца, кивая на цветы:
- Откуда это?
- Тетенька в окошко забросила! - отозвался он также тихо и покосился на старушек.
- Понятно, - сказал я. - Спасибо за информацию! - и снова отодвинулся к своей сумке.
- Да хранит вас Господь, добрая-добрая тетенька! - сказал я про себя, глядя в окошко. Я был так растроган поступком цветочницы, что не мог больше говорить. Немного успокоившись, поглядел на часы. Ну вот и все - следующая остановка минут через двадцать, и там меня ждет Прасковья... Я улыбнулся, вздохнул и, понюхав цветы, стал думать о нашей встрече. Колеса по-прежнему считали стыки на рельсах, а вагон-подлодка, качаясь, мчал меня по бушующему зеленому морю лета.
«ЗЁРНЫШКИ»
Я увидел Пашку почти сразу же, едва только спрыгнул на серый пыльный бетон перрона. Правда, пассажиров, сошедших на этой станции и встречающих их родственников, было немного, но все равно я узнал бы эту девчонку и в тысячной толпе. Такая легкая, светлая, до боли знакомая, она стояла недалеко от здания вокзала и напряженно глядела на выходивших из вагонов людей. На ней было голубое в белый горошек платье, а пестрая косынка спадала на плечи. На ногах были синие полукеды и нежно-розовые носочки. Русые косички по-прежнему озорно резвились на девичьей груди. Увидев меня, Прасковья махнула рукой и, заулыбавшись, быстрым шагом направилась ко мне, ловко лавируя средь переходящих ей дорогу пассажиров электропоезда. Через несколько секунд мы уже были рядом друг с другом. И тут я невольно обнаружил, что Пашка за эти 10 месяцев разлуки заметно похорошела и повзрослела. Красота ее стала еще более яркой и трогательной, так что я на миг даже растерялся и почувствовал, как чьи-то невидимые холодные пальцы пробежались по моему позвоночнику. Я не знал, как же мне лучше поприветствовать свою долгожданную подружку. Хотя, скажу честно, хотелось лишь одного: обнять ее крепко-крепко и, смеясь, закружить по перрону. Но я на такое так и не решился. К счастью, все устроилось как-то само собой.
- Жорка, привет! Ну, наконец-то! - произнесла Пашка, обнимая меня за шею.
- Здравствуй, Пятница! - отозвался я, и мы, не сговариваясь, трижды по-христиански расцеловались.
- Вот, это тебе! - я вручил девчонке чудесный благоухающий букет.
- О, Господи! Какая прелесть! Это мне?!
- Ага, - кивнул я.
- Спасибо! - и она еще раз чмокнула меня в щечку. Потом Прасковья взяла меня за руку и потащила с перрона:
- Жор, знаешь, как же я рада тебя видеть! Пошли, пошли скорее...
- Уж думал и не увидимся больше! Соскучился страшно... - отозвался я, поправляя сумку на плече.
- Ну что ты, Жор, да быть такого не может, чтобы мы больше не встретились-то! Ведь не для этого Господь нас познакомил, верно?
- Конечно! Эх, Пятница ты моя, вот чудо-то - мы опять вместе! Просто не верится! - радостно воскликнул я и обнял девчонку, прижимая ее к себе. В ответ она только весело рассмеялась.
За зданием вокзала нас поджидала повозка на резиновом ходу, запряженная темно-рыжей кобылкой. За вожжами сидел мальчуган лет 12. Всю одежду его составляли лишь короткие, изрядно потертые джинсы, да желто-зеленая кепка-бейсболка, повернутая козырьком назад. Загар у пацана был уже почти африканский.
- Вот, это наше лесное такси! - улыбнулась Пашка. - Ты не против?
- Еще бы! - согласился я. - Я на такой тачке еще ни разу в жизни не ездил! Если, конечно, не считать прогулки по парку на пони... лет так... дцать тому назад.
Когда мы подошли к телеге, Паша представила мне возницу:
- Это Петя! Он, правда, не из нашего лагеря, а местный, но с нами вместе работает.
- Здорово, шеф! - сказал я и крепко пожал загорелую руку пацана.
Тот ничего не сказал, а только кивнул головой в знак приветствия, но я заметил, как он удивленно и восхищенно любуется моей мускулатурой.
- А это Зоська! - доложила Пашка, кивнув на лошадь, которая с любопытством глядела на ее букет и при этом активно шевелила ноздрями, улавливая дивные ароматы цветов. - Она, правда, уже старенькая, но все еще бойкая.
- Очень приятно! - и я погладил кобылу.
Та несколько раз махнула головой сверху вниз и, кажется, потеряв к нам всякий интерес, стала неторопливо пощипывать пыльную травку-муравку. На дне подводы лежала скошенная и уже изрядно подвявшая трава, источавшая какие-то пряные запахи.
- Садись. Поедем. - предложила Пашка и ловко запрыгнула в тележку. - До лагеря отсюда 12 километров.
- Ого, далековато вы забрались! - отозвался я и, сняв с плеча сумку, забросил ее на повозку. Затем, оглядевшись, вздохнул и тоже плюхнулся рядом с Прасковьей. - Ну, Петр и Павла, поехали!
Возница весело дернул за вожжи. Зоська не сразу, а сначала тщательно дожевав вырванный с корнем пучок травы, двинулась с места. Колеса тележки протяжно заскрипели и мы, наконец, мало-помалу тронулись в путь. На выезде из поселка я попросил Петра притормозить, а сам, взяв большой полиэтиленовый пакет, побежал в сельмаг за покупками. Ехать в гости без гостинцев мне не хотелось, поэтому я накупил несколько килограммов всяких сладостей для обитателей летнего трудового лагеря. Не забыл и о своих попутчиках и угостил их мороженым. А рыжей Зоське дал сдобную булочку, которую она тут же и не без удовольствия зажевала. После этого наше дальнейшее путешествие шло уже веселее. Кобылка взяла мелкой рысью, а Петька, забыв о рулевом управлении, все свое внимание уделял лишь быстро таявшему пломбиру, едва успевая подхватывать языком вытекающие из высокого вафельного стаканчика прохладные сливочные струйки, пробивающиеся то сверху, то снизу, то с боков. Да и Пашке было не до меня, ведь и она тоже решала задачку, как бы не пролить на платье сладкую ванильную кляксу. Я не мешал им и, надев на голову белую панаму, любовался окрестной природой. Таким образом мы какое-то время ехали молча, и я приводил в порядок свою душу и мысли, растревоженные новой встречей с Прасковьей. День уже давно перевалил за свою середину, однако солнце по-прежнему висело высоко и жарило землю нещадно. День - с год! Что уж тут и говорить, ведь стоял июнь - пестрый, горячий и голосистый. Юное лето с каждым днем шагало все шире и увереннее. Наступала вершина года... Вдоль проселочной дороги, серой и пыльной, по обе стороны растекались луга, колыхающиеся яркими фиолетовыми волнами мышиного горошка с нежными оторочками аниса и ромашек, среди которых сверкало ослепительное золото лютиков и плескались лазоревые «отмели» вероники. Лишь ближе к горизонту виднелись несколько мрачноватые заросли ивняка, куги да осоки. Похоже, там были и болота. Что ж, верный атрибут Мещерского края. Горячий ветер окутывал меня дивными ароматами цветущей природы, кружил голову и будоражил чувства. Хотелось встать на подводе и прокричать вдаль что-нибудь радостное, помахать руками далеким кустам и посвистеть вместе с птичками. Земля справляла свои именины, и это праздничное настроение передавалось и людям.