- Эх, так значит, клад батюшки Иоанна все еще ищут! - вздохнул дедушка Сема, убирая крошки хлеба со своей бороды. – Ай да отче, ловко же он все устроил!
Когда Паша поведала о том, как мы пытались найти тот клад, я оборвал ее и спросил загадочно улыбающегося хозяина:
- Скажите, дедушка, а как вы считаете, клад отца Иоанна действительно существует?
- Да, ребяточки, отец Иоанн завещал нам все богатства Преображенского храма и часть ценностей из окрестных церквей, которые закрылись еще раньше. Если б вы только видели, каким великолепным было убранство в Преображенском! Много серебра, позолоты, каменьев всяких, икон старинных... Книги-то и те как были украшены! Не то, что нынче стало... Сейчас больше все только одна видимость... И я на все это смотрел своими глазами, когда храм еще служил и тогда, как пришлось все эти богатства превращать в клад!
- Как, вы видели клад отца Иоанна? - удивленно воскликнул я и даже привстал с места.
Мы с Пашкой переглянулись.
- Скажу вам больше, ребятушки, я даже знаю, где это сокровище схоронено, и помогал отцу Иоанну его запрятывать!
- Вот как?! - снова изумились мы, а я тут же еще и добавил: - Оно в Никольском храме, верно? Там, как зашифровано в записке! Правда, дедушка Сема?
- В Никольском?! - хозяин удивленно взглянул на меня. - Почему в Никольском?
Мы с Пашкой вновь переглянулись.
- Ну, а где же?! - уже неуверенно произнес я.
- Клад батюшки Иоанна лежит в более надежном месте и вновь вернется к людям, когда откроется Преображенский храм.
- А что же тогда мы... - сказала Пашка, но я толкнул ее ногой, не дав договорить.
Однако хозяин нас уже, похоже, раскусил. Он улыбнулся и изрек, расправляя усы:
- Ну-ка, внучатки вы мои, расскажите-ка мне, старику, что же вы нашли в Никольском храме? Кажется, я начинаю понимать, что за нелегкая занесла вас в леса дремучие!
Мы решили, что дедушке Семе вполне можно довериться во всем и не стали скрывать тайны Никольской церкви, потому что найденное в ней нам уже больше не принадлежало...
Мы, сменяя друг друга, как смогли, поведали доброму хозяину обо всем, что случилось с нами с того момента, как я, спасаясь от грозы, влетел в заброшенный храм, и по тот день, как мы набрели на ржавый указатель, приведший нас в лесничество, упустив в своем рассказе лишь сцену с «ползучим пыреем». Дедушка Сема слушал нас с большим интересом, нервно теребя то усы, то бороду. Лицо его стало светлеть и озаряться какой-то загадочной улыбкой, а сам он часто вздыхал и покачивал головой.
Когда мы выговорились, хозяин сочувственно крякнул и, отпив кваску, поманил нас к себе:
- А ну-ка, ребяточки, идите-ка сюда ко мне поближе!
Мы перебрались к дедушке Семе и сели около него: я - справа, Паша - слева. Он обнял нас и прижал к себе.
- Ах, деточки вы мои, не печальтесь! Господь наш Всемилостивый устроил все лучшим образом. Досталось вам, конечно, бедненькие вы мои, но не беда, все ведь обошлось... Господь никогда не оставит в беде тех, кто Ему верно служит и кто любит Его... Надо было немного претерпеть, чтобы достичь лучшего и большего.
- Дедушка, а клад-то все-таки бандитам достался! - вздохнула Пашка.
- Шиш им достался! - вдруг весело произнес хозяин и покрепче прижал нас к себе. - Они хотели батюшку Иоанна перехитрить, да ничего из того не вышло! Многие хотели кладом завладеть, а для чего? Только для своей выгоды и наживы! Но Господь не допустил разграбления! Вы, ребятки, принесли мне благую весть о том, что храм возрождается, и теперь, значит, уже недолго остается ждать, когда сокровища вновь украсят его, и мы сможем сказать: «Слава величию Твоему, Господи!»
- Вы думаете, что бандитов найдут и клад будет возвращен? - снова спросила Прасковья.
- Конечно, воров обязательно найдут (может, уже и нашли), им не уйти от Господней кары! И этот ваш Никольский клад тоже вернется к людям!
- Что значит «этот»? - насторожился я. - А разве существует еще и другой?
- Вот что, ребятишки, кажется, пришло время и мне поведать вам свою тайну! - улыбнулся дедушка Сема.
И он начал свой, немало подививший нас, рассказ:
- Отца Иоанна в нашем районе все очень любили и уважали. Он был силен и в слове, и в деле. И службы вел, как подобает, и проповеди его приезжали послушать даже из соседних городов. Бедных и нищих батюшка не забывал, помогал всем нуждающимся и обремененным. Я помню его уже плохо, маленький тогда совсем был... Иногда казалось, что он и есть сам Бог-Отец! (дедушка Сема усмехнулся в усы). Родители мои по большим праздникам обязательно ездили в храм и меня с собой тоже брали. Нам, конечно, ближе-то было в Никольскую церковь, но отец настаивал на посещении непременно Преображенского храма, где служил батюшка Иоанн. Власти боялись отца Иоанна, зато и уважали. Поэтому, когда начались гонения на духовенство и стали закрываться церкви, Преображенский храм долго не трогали. К концу 30-х в районе остались всего два действующих храма: Преображенский и Никольский. В Никольском служил отец Николай, он был лучшим другом батюшки Иоанна. В 37-м отца Николая арестовали по ложному доносу, хотели упрятать в лагеря на 10 лет, но друг вмешался в ход следствия и с Божьей помощью спас его от заключения. Больше того, отец Николай вновь стал служить в своем приходе, и арестовали его уже после войны, когда отца Иоанна уже сгноили в заточении. Батюшка Иоанн был для властей, как кость в горле: он смело обличал указы чиновников, призывал людей сплотиться возле Православной церкви, даже не переставал в колокола звонить, хотя это и было строго запрещено. В чем только его не обвиняли! В конце концов нашлись иуды и на отца Иоанна. В область полетели доносы. Власти готовились расправиться с неугодным батюшкой. Дело шло к аресту. Сам я тогда малец еще был, где-то девятый годок только шел, это я вам со слов отца своего все рассказал. Среди местных чиновников было немало тех, кто уважал отца Иоанна. Они тайно исповедовались у него, крестили детей, соборовали больных родственников, отпевали усопших, сами старались причаститься. Батюшка никому не отказывал, ездил на лошадке и в город, и в отдаленные деревушки, и на хутора. И у нас на кордоне был, когда тайно окрестил мою младшую сестренку. Отец говорил, что друзья успели предупредить батюшку о предстоящем аресте и закрытии храма. Но он не думал о том, чтобы уйти самому, а позаботился только о сохранении церковного убранства, ибо знал, что злые люди все растащат по своим углам.
И вот, за несколько дней до ареста, батюшка Иоанн внезапно приехал к нам в лес. Была ночь. Лунная и ветреная, изредка моросил холодный дождичек. Поздняя осень стояла, а то и начало декабря, точно не помню... Все происходящее в ту ночь так и стоит у меня перед глазами. Отец Иоанн сильно волновался. Мне он представляется высоким, статным таким, с вьющимися черными волосами и пышною бородкою. Поверх рясы была надета тулупная телогрейка, а на голове красовался монашеский клобук. Батюшка долго о чем-то говорил с моим отцом. Они стояли в тени раскидистых елей, а я наблюдал за ними с сеновала, где обычно любил ночевать, вплоть до первого снега. Отец был с непокрытой головой. Он внимательно слушал батюшку и часто клал на себя крестные знамения. Потом поклонился ночному гостю в ноги и взял у него благословение. После этого они стали разгружать две тяжело нагруженные подводы, на которых и прибыли отец Иоанн и дьякон Петр. Таскали в сараи какие-то тюки, ящики, мешки, рулоны. Я не выдержал, спустился вниз и тоже присоединился к работе. Отец заругался на меня, хотел прогнать (видно очень боялся лишних глаз), но батюшка Иоанн заступился, сказав: «Оставь мальчонку, Михаил, пусть потрудится во славу Божию! Ведь все это мы ему и его деткам оставляем!» Отец тогда отстал от меня, а я, приняв из рук дьякона несколько свертков, бережно перенес их в укрытие. Я тогда догадался, что мы носили церковную утварь: иконы, подсвечники, оклады, книги и все такое... Помню, когда все было кончено, в лесу раздался близкий вой волка.
- Вот нечисть! - произнес отец, пугливо оглядываясь и крестясь. - Давно уже к жилью-то не захаживали... Батюшка, может, ружьишко прихватите, мало ли что...
- Нет, Михаил, не надо оружия. Ты не беспокойся, это он меня оплакивает...
Отец Иоанн вздохнул и снова оживленно добавил:
- Ну, брат мой любезный, сделаешь ли все так, как я сказал? Не дрогнешь ли, коли что?