- Уф, пронесло! - облегченно выдохнул Петька. - Это кто ж такие были-то, а? Жор, ты их знаешь?
- Имел честь познакомиться... Да это дикари с Лозняковской поляны, среди которых наша староста сеяла семена разумного! И, как видно, вовсе не зря... - спокойно ответил я и, зевнув, почувствовал, что почти бессонная ночь начинает о себе заявлять. Пашка прыснула и прикрыла рот ладошкой, чтобы Петька не заметил. Загорелый возница как-то неопределенно повел плечами и сказал:
- А я думал - это парни самого Назара Кривого пожаловали! - и, вздохнув, добавил мечтательно: - Эх, хотел бы я хоть на немного побыть таким дикарем! Видали, какие у них тачки-то?!
- Не советую! - хмыкнул я. - Ах, Петруха, уж лучше тащиться на старой кобыле по торной дороге, ведущей к Небесам, чем лихо катиться на джипе по широкой трассе, идущей прямо в ад!
Петька вновь удивленно пожал плечами, но замолчал, видимо, обдумывая смысл моих слов, отчего стал энергично махать веткой, помогая зоськиному хвосту прогонять жужжащих провожатых... А я подумал: «А ведь, действительно, пронесло, прав наш кучер, так как в этой странной колонне вполне мог оказаться коварный брат Феодор, который теперь шастал по округе, словно вырвавшийся из капкана волк, заметающий свои следы и жаждущий кровавой мести...»
В управлении нас приняли радушно. Мы выложили следователю все, что знали о банде Кривого, и коротко поведали о своих лесных приключениях после того, как нас освободил Слон. В УВД нас встретил отец Григорий, он сильно обрадовался, обнял нас, благословил и поинтересовался нашим самочувствием. Мы заверили его в том, что мы в полном порядке. Потом нас провели в кабинет, где лежало награбленное добро. Там мы без особого труда опознали Никольский клад отца Иоанна. Следователь заверил, что все эти предметы будут переданы церкви, как только дело о банде Кривого будет окончательно закрыто. Затем мы расписались в каких-то протоколах, поставили подписи еще в каких-то бумагах, и нас отпустили восвояси. На прощание опер вернул нам наши мобильники (правда, уже разряженные) и поблагодарил за большую помощь в деле разоблачения шайки Кривого. Однако Прасковья попросила следователя устроить нам встречу со Слоном, или гражданином Уваровым Василием Сергеевичем, 1967 года рождения. Да и вообще, она так увлеченно хлопотала за его судьбу, что наделила бандита ореолом «запутавшегося в жизни мученика». И я тоже поддерживал девчонку, как мог, ибо мы были многим обязаны Слону. Может быть, даже и своими жизнями. Пашка успокоилась лишь тогда, когда поняла, что и следователи тоже разделяют наше мнение насчет судьбы Василия Уварова. И вот, прощаясь, она выпросила-таки у оперов возможность повидаться со сдавшимся преступником.
- Хорошо, Уварова сейчас повезут в областное управление, и вы можете на него взглянуть во время посадки в «автозак»! - сказал нам майор в штатском и поручил одному из оперов проводить нас на место.
Во дворе УВД стоял автомобиль с металлической будкой и зарешеченными окошками. Возле открытой задней дверцы дежурил сержант с коротким автоматом на плече. Мы остановились метрах в десяти от «автозака». Вскоре из мрачного трехэтажного здания, тоже с решетками на окнах, вывели Слона. Впереди шел крупный милиционер в рубашке и с пистолетом на поясе, за ним следовал Василий, держа перед собой руки, закованные в наручники. Замыкали группу еще два опера с автоматами. Я отметил, что Слон выше своих охранников на целую голову и покруче плечами.
- Здравствуйте, дядь Вась! - крикнула Пашка.
Все остановились и с удивлением поглядели на нас. Наш сопровождающий дал знак своим задержаться на минутку, и те немного расступились, давая арестованному некое свободное пространство.
- Держитесь! Не унывайте! Мы с вами! - махнул я рукой Слону, а Прасковья добавила:
- Спасибо вам, дядь Вась! Мы вас не оставим!
- Вы - супер! Мы гордимся вами! - снова крикнул я, а Пашка осенила Слона широким крестным знамением.
Василий Уваров как-то растерянно поглядел на нас, точно не узнал, но потом улыбнулся и, подняв к груди руки, несильно помахал нам, а потом быстро провел рукавом рубашки по своим глазам. Продолжая улыбаться, он качнул головой, как бы соглашаясь с чем-то, и резко отвернулся. Охранники быстро завели его в душное и темное чрево машины. Дверца звонко захлопнулась, и «автозак» двинулся к воротам. Пашка вздохнула и, как-то сгорбившись, повернулась и пошла к выходу. Я нагнал ее и обнял за плечи, а она, в знак признательности за поддержку, положила свою руку мне на бок. Мы вышли на улицу и сели на подводу. Вскоре к нам присоединился и отец Григорий. Петька натянул поводья, и Зоська вяло потащилась домой, поэтому обратная дорога заняла у нас весьма продолжительное время. Батюшка расспрашивал нас о брате Феодоре и обо всем происшедшем. Мы отвечали. Петька охотно подслушивал. Отец Григорий пожурил нас за то, что мы взялись за добычу клада без согласования со взрослыми. Мы же сказали, что хотели, как лучше, ибо не были уверены, что клад действительно находится там, и поэтому не хотели никого зря тревожить. А обнаружив сокровища, не раз звонили батюшке, да только его телефон не отвечал. Так мы и вышли на брата Феодора... А потом все завертелось самым непредсказуемым образом. Батюшка согласился с нами и стал сокрушаться на счет грехопадения «странного монаха», не скрывая радости по поводу того, что клад отца Иоанна все же стал нашим достоянием и здорово поможет нам в деле восстановления Преображенского храма. Нам очень хотелось обрадовать и подивить батюшку известием о том, что есть еще более ценное и прекрасное захоронение, сокрытое до времени в недрах глухого лесного кордона, но мы сдержали обещание, данное дедушке Семе, и промолчали. Даже если бы старый лесничий и разрешил нам открыть эту тайну отцу Григорию, то мы все одно сейчас бы не сделали этого, так как Петька слушал нас очень внимательно, совсем забыв о кобыле. Узнав сногсшибательную весть, он разнес бы ее вмиг по всему району! Что ж, пусть тайна останется тайной. Ведь кусочек тайны, как говорится, украшает ожидание!
Зоська медленно тащилась посреди разморенного жарой луга. Вялые цветы слабо покачивали своими пестрыми головками. Солнышко тоже не спеша удалялось за линию горизонта. Какая-то умиротворенность опускалась на всю округу. И в мое сердце вкралась тоска от мысли, что завтра (уже завтра!), в два часа пополудни я должен буду уехать из этих мест и снова расстаться с Пашкой. На сколько месяцев теперь? Я осторожно взглянул на девчонку. Она расспрашивала батюшку о ходе дел на стройке и не заметила моего внимания к ней. Волосы ее вновь были собраны в озорные косички, на щечках горел сильный румянец волнения и загара, на длинных ресницах резвились золотые солнечные зайчики, глаза отливали лазоревой синевой вечернего неба, а губы были такие свежие и цветущие, точно лепестки дивной орхидеи. Сердце мое сладостно забилось, и я поймал себя на мысли, что странное это дело: стоит лишь мне взглянуть на эту девчонку, как все во мне начинает торжествовать и восхищаться! Отчего же это?! Ведь Паша вполне обычная девочка, а не какая-то там супермодель с глянцевой обложки. Почему же всегда так замирает сердце, когда я задерживаю свой взгляд на ее лице? А может, она все-таки настоящая фея, обладающая волшебными чарами? Вы что скажете, ребята? Эх, как же мне вновь будет не хватать в нашем шумном городе этой трогательной, расцветающей девичьей красоты...