- Да, любопытно... - согласился я, поправляя панаму. - Пожалуй, в этом что-то есть...
И тут я увидел, как к нам с разных сторон лагеря и даже от храма бегут десятки мальчишек и девчонок.
- Ну все, заметили! - вздохнула Пашка, смущенно улыбаясь.
- Гляди-ка, как тебя тут любят! - усмехнулся я.
- Нет, это, скорее всего, они спешат на тебя полюбоваться! - парировала девчонка и, вздохнув, виновато добавила. - Жор, ты прости, но я им уже о тебе кое-что рассказала.
- Ну, тогда понятно... - выдохнул я, готовясь к встрече с обитателями лагеря. - Ну, Жорес, готовься давать автографы...
Весело крича, смеясь и повизгивая, ребятня подбежала к нам и остановилась в нескольких шагах. И верно, все взоры дружных «зернышек» были устремлены только на меня. Скажу честно, ребята, я даже почувствовал некоторую растерянность и стыдливость от такого моря внимания. Правда, на спортивных состязаниях меня не раз возводили на пьедестал, но вот так живо и радостно ко мне никто еще не бегал...
Я почувствовал себя просто Сильвестром Сталлоне[3], прибывшим на встречу с юными зрителями. А может быть, вот так встречали жители города Бейрута святого Георгия, пленившего страшного змия?
- Вот, ребята, познакомьтесь, это Жора! - представила меня Пашка.
Девчонки сразу зашушукались, а пацаны с интересом разглядывали мои достоинства, точно я был не простой школьник, а былинный богатырь, сумевший победить и грозного Водокруча, и топь болотную, и свирепых диких псов. Не испугавшийся ни бурь, ни гроз, ни холода и голода, ни комаров, ни змей, ни медведей и спасший для них прекрасную старосту.
- Привет, ребятишки! - приветствовал я «зернышек» и слегка поклонился им.
- Здравствуйте! - почти хором, не сговариваясь, ответили те. Тут же из толпы выделилась одна беленькая девчушка, лет десяти, в легком сиреневом халатике и, подойдя ко мне, дотронулась до сумки.
- Так вы и есть тот самый Жора-обжора!? - спросила она восхищенно.
Однако, поняв, что сказала что-то не то, виновато улыбнулась и добавила сильно смущаясь:
- Ну, Жора? Георгий?
- Я пришел к ней на помощь:
- Ты хочешь сказать - Георгий Толстый, так? Конечно же, это я! Разве не видно? - усмехнулся я и весело добавил: - Это я Жора-обжора и есть! Рад вас всех видеть! - говорил я, поглаживая «зернышек» по головам и похлопывая по спинам. А потом, вспомнив о гостинцах, раскрыл пакет и громко объявил:
- А ну-ка посмотрите, что я вам привез!
Мальчишки и девчонки восторженно загудели.
- Ну все, все, ребятки, не утруждайте нашего гостя! - захлопала Пашка в ладоши. - У него была трудная дорога. Давайте-ка лучше готовьте чаепитие, а я пока покажу Жоре наш лагерь.
Дети быстро разобрали мой пакет и побежали к палаткам, живо обсуждая гостинцы и их дарителя.
- Уф-ф! - выдохнул я, утирая пот со лба. - Ну, прямо «Каникулы Бонифация»[4]. Ах, сестрица, ты, видать, дала мне слишком крутую рекламу!
Пашка ничего не ответила, только мягко улыбнулась. Когда мы вошли на территорию лагеря, к нам навстречу вышла высокая, крепко сложенная женщина в спортивном костюме.
- Вот мы и прибыли! - устало доложила Прасковья.
Подняв на лоб солнцезащитные очки, женщина внимательно осмотрела меня и, улыбнувшись, сказала:
- Здравствуйте, Георгий!
- Здравствуйте, Людмила Степановна! - живо отозвался я и поклонился учительнице.
- Каков герой, а! - кивнула она Пашке. - Ну, просто победоносец!
- Да ладно, со мной одни проблемы... - смущенно отозвался я, а потом быстро расстегнул сумку и извлек оттуда небольшую, но яркую коробочку с конфетами-трюфелями. - Это вам, Людмила Степановна, маленький подарочек от меня и моих родителей.
- Ой, ну спасибо, Георгий! Вы просто балуете нас... - заулыбалась учительница и, спохватившись, сказала Пашке:
- Прасковья, проводи гостя в его палатку, а я уже распорядилась, чтобы грели чай. Сейчас немножко перекусим.
- Хорошо, Людмила Степановна, - отозвалась староста.
- Ну, Георгий, располагайтесь, будьте, как дома... - подмигнула мне учительница и вновь опустила очки на свои глаза - большие, карие, веселые и очень добрые.
Лагерь «Зёрнышки» состоял из десяти пестрых палаток. В пяти четырехместных жили ребятишки. Еще были две двухместные: одну занимали Людмила Степановна и Пашка, а в другой коротали ночь руководитель проекта отец Григорий и его верный помощник монах Феодор. Одна палатка, самая большая, была штабная. Еще одну отвели под товарный склад, а вот в десятой палаточке, притулившейся между штабом и складом, и в которой находился временный лазарет, разместили меня. Тут было довольно уютно и просторно, так что я устроился вполне прилично. Кроме палаток, в лагере имелись еще два навеса: один для дров, а под вторым располагались кухня и столовая. Пищу готовили на походной печи, наспех сложенной из старого кирпича, а ели, сидя на лежащих рядом бревнах, поставив миски и кружки на сосновые и березовые чурбаки. На окраине лагеря имелся санузел, где были два биотуалета и еще невысокая перекладина, на которой висели пластмассовые умывальники. Оградой лагеря являлась лишь клейкая лента, натянутая в один ряд на вбитые в землю колья высотой всего в один метр. Похоже, у «зернышек» врагов не было, так как они почти не заботились о безопасности и сохранности своего добра. Да и кому пришло бы в голову вредить ребятишкам, приехавшим сюда не ради праздного времяпрепровождения, а для того, чтобы помочь селу вернуть его святыню - храм Преображения Господня!
После дружного и веселого чаепития в лагере провели общий слет, на котором были подведены итоги прошедшего дня и намечены планы на завтра. А потом Людмила Степановна послала мальчишек сооружать на поляне костер «в честь почетного гостя», чтобы угостить его печеной картошечкой, а девчонки остались на кухне мыть чашки и прибираться. Пашка, под предлогом познакомить меня с окрестностями лагеря, отпросилась у учительницы, чтобы сходить на озеро. Я взял сменную одежду и полотенце, а Прасковья облеклась в халатик, испещренный нежными граммофончиками вьюнка.
Солнце наконец утомилось и нехотя покатилось прочь, за вершины блестящих сосен. Жара сразу заметно спала, а ароматы леса и луга стали еще гуще и томнее. Мы шли по неширокой пыльной тропке, петляющей средь луга и молодой сосновой поросли. Кое-где в высокой траве еще искрились медунички, золотились последние примулы. Паша шла легкой походкой, босиком, чуть впереди меня, в одной руке несла шлепки, а в другой - полотенце. Она рассказывала об окрестностях, а я слушал рассеянно, наслаждаясь ее красотой и упоительной прелестью летнего вечера. И еше удивлялся тому, какие же долгие стали дни! Уже столько всего повидал и пережил я сегодня, а сутки еще не кончились и продлятся не менее пяти часов... Целых пять часов! И что еще новенького принесут они мне на закате этого бесконечного дня?
Тропка вывела нас к пологому песчаному берегу озера. Дно, с гальками и ракушечками, просматривалось на несколько метров от берега, а уж потом начиналась глубина. Похоже, это было излюбленное место ребятни. Купаться тут было одно удовольствие! Не останавливаясь, Пашка вошла в воду и ахнула:
- Какая вода! Молоко парное...
Я опустил в озеро руку. Да, водичка и впрямь была тут, наверное, как в Красном море, такая чистая, теплая, мягкая... Прасковья вернулась на берег и бросила шлепки на песок. Я, живо сняв тенниску и разложив ее на зарослях камыша, принялся расшнуровывать свои кроссовки.
- Надо тоже было обуть тапки или идти босиком! - подумал я, освобождаясь от обуви.
Когда же я вновь распрямился, то увидел, что Прасковья, уже оставшаяся без халатика, не спеша входила в прозрачную зеленоватую воду. На ней был лишь простенький (совсем не модный) желто-голубой, с малиновыми вкраплениями, купальник. Но как же он шел ей! Я вмиг сорвал с себя бриджи и бегом бросился ей вдогонку. Обогнал, обдав веером радужных брызг, и совершил мастерский прыжок на глубину озера. Девчонка от неожиданности взвизгнула и рассмеялась, а потом тоже нырнула в набежавшую на нее волну. Мы плескались, брызгались и резвились долго. Спохватились лишь тогда, когда солнце уже окончательно исчезло за лесом, и первые лиловые сумерки заиграли над лагерем.
- Ой, Людмила Степановна рассердится! - воскликнула Пашка, поспешно обтираясь полотенцем.
А я, делая то же самое, с горечью подумал: «Да, похоже здесь мне не удастся подолгу бывать с Прасковьей наедине... Это нам не Урал, где мы могли наслаждаться этим целые сутки напролет...»