- Жор, ты прямо, как лето!
- В смысле? - не понял я.
- Ну, расцветаешь каждый день...
- От такой же и слышу! - рассмеялся я и потащил девчонку в прохладную глубину.
«Зернышки» ко мне привыкли очень быстро. Никто уже не пытался величать меня на «Вы», а звали по-простецки - Жора, и относились как к старшему брату. Я поражал их своими подвигами, умением классно нырять и плавать, познаниями в арабском языке и любовью к приколам. Все считали за большую честь получить работу рядом со мной и даже сесть поближе за трапезой. Скажу вам честно, ребята, эта неделя далась мне все-таки тяжеловато. Под конец этих пространных летних денечков я так уставал, что, забравшись в свою палатку, моментально отрубался, частенько не разуваясь и не раздеваясь, не зная даже, где и как я примостился... Снов почти не стало. Короткая ночь пролетала быстро, и перед самым ухом вновь раздавался противный голос с мобильника: «Подъем, обжора! Вставай, лежебока! 45 секунд - время пошло! Динь-динь- динь...» И заново... Как он меня доставал! Но, делать было нечего... Протирая слипшиеся глаза, я выползал из палатки и зевал, слегка ежась от утренней прохлады. Однако, увидев идущую по лагерю старосту, я тут же вставал на ноги, заправлялся и... принимал бодрый вид. Она подходила, улыбалась и спрашивала:
- Проснулся?
- А как же! - парировал я.
- А я уж подумала, не впал ли мой Георгий в летнюю спячку... Тогда будить придется.
Я никогда не сердился на такие шуточки, а, наоборот, был очень рад видеть Пашку и говорить с ней о чем угодно, ведь кроме этих утренних минут у нас больше не оставалось времени побыть хоть немножко вместе. Я очень дорожил этим предподъемным временем, и поэтому заставлял себя вставать пораньше, как бы тяжело это ни давалось. Теперь скажу немного о делах. Меня назначили бригадиром на «храмовых работах». Брат Феодор считался нашим старшим мастером, а отец Григорий, стало быть, являлся начальником стройки. Все тылы находились под надежной опекой Людмилы Степановны. Пашка руководила девчонками, а я мальчишками, и у меня работников было на две души побольше. Хотя, надо признать, все девчонки тоже стремились потрудиться под началом Жорки-Обжорки. Я брался за любое дело с какой-то фанатичной бесшабашностью. Как говорится, сила есть... А ума-то в наших делах пока особо и не требовалось. Я пер напролом и увлекал за собой ребятню. Они хоть и уставали, но, видя мои азарт и неутомимость и не желая показаться друг дружке слабаками, упирались из последних сил. Частенько я превращал работу в игру. Например, предстояло нам вырубить заросли высоченного бурьяна. Я объявлял своей дружине, что перед нами, мол, стоит армия басурманская, которая прет на нас несметною силою, чтобы не допустить нас к храму Божию и лишить народ силы святыни христианской, и предлагал дать достойный отпор колыхающейся нечисти. Мы разбирали «оружие» - палки да прутья - и с криками: «Ах, вы, басурмане проклятые, отведайте силушки богатырской!»[5] устремлялись в атаку. Жгучий и колючий бурьян так и ложился под наши ноги, точно работали не наши руки, а мощная сенокосилка. Конечно, в процессе такой борьбы случались и раны - синяки да царапины, и крапивные ожоги, но мои мальчишки все это переносили стоически.
Батюшка вздыхал:
- Ну, ребятушки, нельзя же так быстро-то, устанете сильнее!
- Ничего! - бодро отвечали мы и дожимали противника.
А вот колючие кусты представлялись мною уже как коварные драконы, змеи-горынычи. С ними и впрямь мороки было побольше, но «зернышки» одолели и их...
И вот так получилось, что благодаря всем нашим стараниям и упорству вторая смена лагеря выполнила возложенные на нее обязанности всего за одну неделю! Мы снесли весь бурьян, окружавший храм, выкорчевали сухие и лишние кусты и деревца, убрали мусор с прилегающей территории и даже подготовили площадки и навесы для строительных материалов. А под конец еще прошлись и по дороге, ведущей к селу, и завалили щебнем и битым кирпичом все ямы и колдобины. Храм сразу преобразился. Его вновь стало видно далеко-далеко...
Одно огорчало, убрав мусорное покрывало, мы невольно обнажили все раны и язвы, нанесенные зданию безбожными временами: разбитую колокольню, отсутствие крестов, обшарпанные грязные стены, мрачное зияние дверных и оконных проемов, сгнивший пол, закопченные, исписанные внутренности, разобранную кровлю... Видя все это, мы понимали, что, хоть и славно поработали, но сделали еще так мало... Ведь закрытый 70 лет храм нельзя возродить за неделю. Потребуется еще много и много времени, сил и средств, чтобы над окрестными лугами и лесами вновь загудел пронзительный звон колоколов и солнце отразилось бы на золоте куполов...
Ко всему сказанному хочу еще добавить, что «зернышкам» весьма активно помогали местные пацаны, частенько захаживавшие на гору и привлеченные нашими сражениями с зарослями.
Батюшка остался очень доволен нашей работой. Он объявил благодарность нам и Людмиле Степановне и стал уже подумывать о начале ремонтно-восстановительных дел. Все-таки было приятно осознавать, что именно мы, маленькие «зернышки», первые проложили дорогу к поруганному храму Преображения Господня! И, даст Бог, он скоро преобразится и засияет опять всей своей былой славой... Ответственность перед таким великим делом придавала нам новых сил и порывов. Брат Феодор трудился вместе с нами, а иногда на целый день пропадал где-то. Говорили, что он посещает и другие храмы в округе, как порушенные, так и действующие. Его никто не стеснял в своих действиях, не упрекал, не контролировал, не требовал отчета. Распорядок дня в нашем лагере он строго соблюдал, по мере возможностей принимал участие в различных мероприятиях, ел мало, отказывался от мясного и молочного, порой уходил в лес помолиться. За всю неделю мы с ним поговорили всего лишь один раз. Вот как это вышло.
Однажды брат Феодор задержался в храме, отмывая на стене какую-то старую роспись. Меня послали позвать его.
- Брат Феодор, идемте обедать! Все уже ждут! - весело крикнул я, войдя в полутемный храм.
Монах бросил тряпку в ведерко, быстро вытер руки о полу своего черного одеяния и вышел. Пока шли, он вдруг обнял меня за плечи и сказал:
- Крепкий ты, брат Георгий! Из тебя хороший батюшка выйдет...
Я улыбнулся. Такая мысль еще никогда не приходила мне в голову.
- А не боишься ты, Георгий, что вот вы все тут восстановите, а придут другие и разрушат ваши труды? - продолжал брат Феодор.
- Нет, не боюсь!
- Отчего же?
- Потому что веру нашу православную никто никогда не разрушит! Сколько вот уже били и давили ее, а вот она живет и опять возрождается. Так всегда будет! Потому и надо что-то делать для того, чтобы она жила в людях. С нами Бог, и что нам сделает злой человек? Да ведь и каждый из нас - это маленький храм Божий! Всех не порушишь, так ведь?
- Эге... - как-то неопределенно вздохнул брат Феодор и опять усмехнулся своей отрешенной улыбочкой.
* * *
И вот наступило 12 июня - День России[6]. За хорошую работу Людмила Степановна объявила этот день для нас выходным. Можно было играть, веселиться, купаться, гулять, сколько душе угодно! К тому же все наметили сходить утром в ближайший лес за ранними грибочками, разными там опятами, опятами-сластушками да говорушками. Загорелый Петька сказывал, что видел уже и свинушки, да и земляника кой-где начинала потихоньку буреть. Зарядку, по случаю выходного, отменили и разрешили поспать до 8 часов. Тогда я, кажется, впервые выспался по-настоящему. После завтрака подняли флаг, на котором закрепили еще и флажок России. Людмила Степановна торжественно прочитала молитву о спасении России. После праздничной линейки «зернышки» пошли собираться в лес по грибы. Однако этим нашим планам не суждено было состояться. Внезапно из села нагрянул народ: мужики и бабы, ребятишки, богомольные старушки. Они откликнулись на призыв отца Григория помочь в ремонте храма и поэтому решили выходной день встретить полезным трудом на благо всеобщего спасения. Пригнали большой грузовик с досками. Мужики стали возводить строительные леса. Им помогали батюшка и брат Феодор. Работа закипела дружно. Девчонки и женщины принялись хлопотать над большим праздничным обедом для всех, так как местные принесли много всяческих вкусностей: молочка, творожку, яичек, рыбки, меда, муки, ранних овощей и зелени, мяса для шашлыков и борща. Карусель завертелась нешуточная. Тут уж было не до грибочков. «Зернышки» решили отложить выходной до завтра и тоже присоединись ко взрослым труженикам. Нам поставили задачу: убрать из храма остатки сгнившего пола. Работалось весело, радостно и спокойно. Правда, меня огорчало лишь одно обстоятельство: я до самого обеда, намеченного на 2-3 часа пополудни, не мог видеть Пашку. Она хлопотала на кухне, а мы, пацаны, таскали из храма гнилые доски и швыряли их в кузов стоявшего рядом грузовика. И все же девчонка сама пришла проведать нас! Ближе к полудню староста появилась в храме, держа в руках ведерко с родниковой водой и берестяной ковшик для питья. Радостные, мы кинулись утолять жажду. Пашка глядела на нас и весело посмеивалась. И тут вдруг раздался вопль Петьки-кучера: