— Я делаю все возможное, Ваше Величество.
— В числе прочего я передаю вам Малую корону Ее Величества, сохраните ее, Евгений Степанович, очень вас прошу. Она более чем все прочие сокровища дорога нам с Аликс. Ею она короновалась на царство. — При этих словах на глаза опального Императора навернулись слезы.
— Обещаю сделать все, что в моих силах, — твердо, по-военному ответил полковник.
Николай с глубокой благодарностью взглянул в осунувшееся лицо полковника, окинул взглядом поседевшие за последний год виски, седую полоску усов и, обняв его, от переполнявшей сердце теплоты и благодарности расцеловал его трижды, по христианскому обычаю, словно уже прощаясь.
Шкатулка была не велика по размеру, но изрядно тяжела, и к тому же еще к ней прилагались завернутые в мешковину шпаги и упакованная в вату и папиросную бумагу корона. Как пронести это мимо караула? Было поздно, все солдаты охраны, кроме постовых у ворот, уже спали. Кто сегодня в карауле? Если эти крикуны из комитета, дело плохо, могут и досмотреть. Но, на счастье полковника Кобылинского и Их Императорских Величеств, в карауле в эту ночь стояли Сорокин с Демидовым, ребята добродушные, верные сердцем данной царю присяге и в глубине души сочувствовавшие пленникам, хотя и они не стали бы в открытую вставать на их защиту. Времена пошли нынче такие, что за лишнее словцо могли и к стенке поставить по законам большевистского правительства. А кому умирать охота?
Евгений Степанович оделся, застегнул пальто, поправил шапку и, прихватив чемодан с саквояжем, вышел на завьюженный двор. К ночи опять похолодало, и растаявшие днем на весеннем жарком солнышке проталины прихватило ледком. Полковник не спеша двигался по посыпанной опилками дорожке к воротам, где ежились в шинелях караульные.
Завидев начальство, они вытянулись по стойке смирно, хотя и с ленцой, честь отдавать не стали. Да и не положено одетому теперь в гражданское платье полковнику под козырек брать.
— Ну, что, все спокойно? — строго взглянув в глаза часовым, поинтересовался для порядку Евгений Степанович.
— Так точно, — гнусаво ответил Сорокин, который третий день ходил простуженный с сильным насморком.
— Шли бы вы, Сорокин, в караулку отлеживаться. Пусть сегодня вместо вас Мишутин подежурит.
— Ага. Пойдет он, как же, — хрипло ответил Сорокин и смачно высморкался в снег, отчего полковник испытал приступ отвращения и едва сдержался, чтобы не прикрикнуть на караульного и не назначить лишний наряд. Но все же сдержался, не прикрикнул, потому как не то сейчас время, а даже совсем наоборот, пожелал Сорокину скорейшего выздоровления и беспрепятственно покинул территорию «Дома свободы».
Нести чемодан к себе, в дом Корнилова, где полковник квартировал вместе с охраной, было неразумно и опасно. Куда же его девать среди ночи? Их надо куда-то пристроить хотя бы на время.
Клавдия Михайловна! Она не квартирует с остальной свитой, потому что не так давно прибыла в Тобольск с письмами для их Величеств. И Евгений Степанович, круто развернувшись, направился на квартиру госпожи Битнер, которая в последние дни присоединилась к их маленькому кружку и согласилась по просьбе императрицы, в память о своем прежнем занятии учить царевен и наследника русскому языку, литературе и математике. До революции Клавдия Михайловна руководила женской Мариинской гимназией в Царском Селе.
Думая о Клавдии Михайловне, Евгений Степанович оживился, настроение его исправилось, и даже необходимость побеспокоить ее в столь поздний час его не смутила.
Добравшись до дома госпожи Битнер, к счастью, она квартировала на первом этаже, полковник взобрался на хрупкий, по-весеннему ненадежный сугроб и тихонько постучал в окно.
Тонкие белые занавески качнулись, и в окне показалось встревоженное лицо Клавдии Михайловны. Увидев полковника, она побледнела, молча кивнула в сторону ворот.
— Что стряслось? Что-то с наследником, с семьей? — Ее голос взволнованно дрожал, а на милом нежном лице застыло выражение испуга.
— Нет-нет. Вернемся скорее в дом, пока меня никто не увидел, — поправляя на Клавдии Михайловне сползший с плеч пуховый платок, попросил полковник.
Клавдия Михайловна, строгая, собранная, словно бы и не ложилась до его прихода, стояла возле стола с замершим от дурных предчувствий лицом и ждала объяснений.