В тот же день, когда дядя Коля вернулся с молокозавода и сгружал с телеги пустые фляги, с пруда донеслись звонкие вопли — Алешка звал его на помощь.
Мы, конечно, побежали все — испуганные и вооруженные кто чем, а мама прямо с веником.
Но ничего особо страшного не произошло: Алешка ловил на удочку карасей и уронил в воду мамину «итальянскую соломку», которую он почему-то послушно надел в тот день от солнца. Шляпа уже довольно далеко отплыла от берега. Она как красивый кораблик покачивалась под самым концом той ветки, по которой мы выбирались из воды. Папа уже хотел ступить на нее, но Алешка схватил его за руку:
— Нет, пусть дядя Коля достанет, он лучше умеет. А то ты еще упадешь.
Дядя Коля гордо посмотрел на папу, лихо заломил свою ковбойскую шляпу и пошел выручать чужую.
Мне показалось, что как только он шагнул по ветке, она тихонько скрипнула. И еще. И еще. С каждым шагом она трещала все сильнее. Но гордый доверием дядя Коля ничего не замечал: он смело шел и только чуть-чуть придерживался за верхнюю ветку.
Оставался всего один шаг до шляпы… И тут нижняя ветка ужасно треснула и обломилась. И дядя Коля повис над прудом. Но верхняя ветка была намного тоньше и быстро опускалась под его весом. Наконец дяди Колины сапоги коснулись воды, и он понял, что делать все равно больше нечего. И разжал руки…
Когда он вынырнул, Алешка был уже за сараем и кричал оттуда:
— Это не я, не я! Это рэкетиры!
Конечно, рэкетиры, подумал я, то-то ты утром в сарае шарил, ножовку искал.
Дядя Коля выбрался на берег по другой ветке, сперва проверив ее на крепость, и, выливая воду из сапог, сказал:
— Опытной рукой сделано. Видите, подпилено-то снизу. Чтоб незаметно было. И чтоб не сразу переломилась. Но зачем?..
В развалины нам в эти дни выбраться не удалось. И слава Богу. Мне эти раскопки уже порядком надоели. Ни в какой клад я не верил. Ходил с Алешкой только ради его безопасности, да он и сам начал сомневаться. И сказал мне по секрету:
— Ничего мы там не найдем со своей лопатой. Там экскаватор нужен. Дядя Коля говорил, у него друг есть с экскаватором. В Можайске. Давай попросим.
— Придумал! У него и на Дальнем Востоке друзья есть. Подрывники. Давай уж всех соберем.
— Ну тогда давай с тобой к этому сумасшедшему учителю сходим. Может, он что-нибудь знает. А мы у него выпытаем осторожненько. Пойдем, а?
И того не легче! Но этот хоть поближе. И я согласился, ведь если Лешка упрется, его не сдвинешь. А одного его отпускать нельзя.
Но нас и двоих не отпустят.
И мы придумали хитрость. Я выберусь задами и буду ждать Лешку возле школы, а он уйдет с фермы обычным путем. И вот Лешка подошел к воротам.
— Ты куда? — сразу же бдительно спросил папа.
— Пописать.
— Вон туда, — папа махнул в сторону туалета.
— Занято, — отрезал Лешка.
— Кем? — не поверил папа.
— Пчелами, — Лешка знал, что папа боится пчел и мышей больше, чем маму. И ни за что не пойдет проверять.
— Ладно, иди. Но быстро.
— Как получится, — буркнул Алешка и скользнул за ворота.
Учитель жил недалеко от школы в обычном деревянном доме. Вокруг него бродили куры и козы. И сушилось на веревках белье. А на стене была прибита медная табличка в узорах: «Памятник старины. Охраняется государством».
— Плохо охраняется, — заметил Алешка. — Вот-вот развалится.
Действительно, «памятник старины» со всех сторон подпирали жерди, окошки все покосились, а крыша заросла мхом.
Мне было немножко страшновато входить в дом — как бы не рухнул нам на головы. А потом — все-таки сумасшедший. Наверное, с клюкой, весь в лохмотьях и весь зарос бородой и волосами. Но Алешка держался уверенно и снисходительно меня успокоил:
— Не бойся, он не кусачий. — В сенях мы постучали в дверь и услышали звучный голос:
— Прошу вас.
Мы вошли, и никакого сумасшедшего там не было. За столом, возле печки, сидел учитель в черном костюме и белой рубашке с галстуком, с узенькой аккуратной бородкой, и ел обыкновенную картошку.
— Здравствуйте, господа, — он встал и сделал красивый жест в сторону чугунка, будто там была не картошка, а устрицы. — Не угодно ли?
Алешка вдруг шагнул к столу и ловко, коротко, как гусар, склонил голову:
— Благодарим вас, мы по делу.
Я даже глаза вытаращил от таких манер.
— Прошу в кабинет, — учитель промокнул губы полотенцем вместо салфетки и отдернул штору в закуток, где стояли письменный стол, кресло и лавка, покрытая шерстяным одеялом. Над столом висела красивая застекленная рамочка, а в ней что-то вроде старинного письма выцветшими чернилами. — Присаживайтесь, господа. — И он придвинул Алешке кресло. — Вас, несомненно, привел ко мне интерес к усадьбе Оболенских? Полагаю, что имею удовольствие видеть его достойных потомков, влекомых вполне объяснимыми чувствами к родному пепелищу? Кофе? Сигары? Или по бокалу бургундского?