Несмотря на полное несходство приемов, братья делали одинаковые успехи; как видно, помогало и то, и другое, и третье – все средства оказались хороши. Тучка ломил напропалую, как взялся с первого слова, так и долбил вершок за вершком. Ему понадобилось две недели, чтобы одолеть первые строки книги: «Князь Муран собирался в карательный поход против карматов, но верхнебежецкий Радагост, увещевая его, сказал: «Нельзя. Прежние князья сияли добродетелями, а не выставляли напоказ оружие…»
Разгадавши первые речения, вовсе не оказавшиеся бессмыслицей, как он подспудно предполагал, Тучка пришел в необыкновенное возбуждение и, размахивая руками, громко восклицал: «Прежние князья сияли добродетелями, а не выставляли напоказ оружие!» Чистая радость Тучки передавалась Золотинке, она светилась отраженным восторгом и лепетала: «Прежние княззя-я…»
Достижения брата не сбивали Поплеву, он искал основательности, трезво сознавая, что от прежних добродетельных князей до того строгого, всеобъемлющего знания, которое позволит проникнуть в природу вещей и уберечь малышку от нечеловеческих превращений, не мерянный еще путь. И потому Поплева начал с основ, то есть с самых коротких слов и в течение недели прочел книгу от доски до доски, выбирая в сплошных письменах слова, состоящие из одной или двух букв.
– В-на-и-в-же-же, – упорно жужжал он, подвесив себя вниз головой, чтобы ни на мгновение не забывать о трудностях предприятия и не соблазниться поверхностными успехами. Освоив все имеющиеся в книге двухбуквенные слова, Поплева почувствовал себя достаточно подготовленным, чтобы покуситься на трех и четырехбуквенные слова, зацепляя при случае и более крупную рыбу. И, наконец, решился читать со смыслом. Трудные опыты Поплевы приучили его не искать легких путей в науке и впоследствии, неуклонно продолжая свои занятия, Поплева не только нагнал Тучку, но и обошел его. Через полтора года он выучил «Речи царств» – толстый, исписанный убористым почерком том – наизусть от первой до последней строчки, включая и самые темные, не поддающиеся разгадке места.
Тучка охладел к «Речам», как только понял, что в этой пространной книге нет ни единого упоминания о возможности или невозможности взаимных превращений людей в золото и обратно. «Речи царств» – обширное рассуждение о долге и добродетели, о взаимных обязанностях правителей и подданных, старших и младших и вообще всех людей между собой, не содержали в себе, однако, ничего столь определенного, чтобы это можно было использовать в обиходе. И, по правде говоря, Тучка сильно сомневался, что все эти давно исчезнувшие с лица земли царства и княжества, населявшие их государи, владетели, сановники, торговцы, ученые, ремесленники и крестьяне, мужчины и женщины, умудренные старцы и безвинно погибшие дети, – чтобы все они когда-нибудь существовали на деле; ведь даже лекарь Чепчуг Яря, сведущий в точных науках человек, затруднялся сказать что-либо определенное о столь отдаленных временах и государствах.
Не таков был Поплева. Распахнувшийся в «Речах» блистательный говорливый мир стал личным достоянием Поплевы. Голова его полнилась примерами величайшего вероломства и величайшей добродетели, жестокости и человеколюбия, мудрости и глупости – взлетов и падений человеческого духа. Гомонливое многолюдство этого мира обитало в Поплеве, потому что иного места и способа существования у этих людей не было. И он испытывал временами глухое, трудно выразимое волнение, размышляя о том, какую меру ответственности принял на себя, давая новое существование десяткам и сотням, может быть, тысячам вставших со страниц книги жизням. Забыть – значило бы теперь предать.
И, конечно же, Поплева не мог уберечься от пристрастий, неизменным его собеседником, отодвинувшим в сторону целые толпы настойчиво напоминавших о себе теней, стал Турнемир.
Этот человек, мелкопоместный дворянин из княжества Конда, выдвинулся в то время, когда государство изнемогало под ударами соседей, среди которых особенным вероломством и алчностью выделялся владетель княжества Солия. Города Конды запустели, на полях белели не убранные человеческие кости. Тогда-то Турнемир подставил плечо кондинскому Ладалу и двадцать лет служил ему советом и делом. Турнемир заселил пустоши, покончил с голодом, возродил города, способствовал торговле и ремеслам, он перевооружил и преобразовал войско: исключил из его состава боевые колесницы, бывшие прежде основной ударной силой, а вместо колесниц завел по примеру кочевников конницу. И когда время поспело, в нескольких блистательных битвах разгромил Солию. Алчный и развратный ее государь покончил с собой в женских покоях дворца, со всех сторон уже обложенного войсками Конды. Высочайшие почести ожидали Турнемира, князь Ладал называл его братом и выделил щедрые владения из земель Солии. Но Турнемир сказал: «В годины поражений и бедствий я был рядом с Ладалом, я делил с ним горе и испытания. Разделить же с Ладалом счастье будет невозможно». Так заявил он потрясенным соратникам и в ту же ночь исчез.
Через некоторое время Турнемир объявился в отдаленном княжестве Мурния, он переменил имя и скрыл прошлое, но, тем не менее, быстро продвинулся на службе местного государя и, наконец, занял первенствующее положение среди сановников Мурнии. Через двенадцать лет Турнемир привел захудалое княжество в цветущее состояние. И снова, почувствовав, что достиг предела благополучия, вдруг без всякого явного повода раздал свое достояние неимущим, а затем поспешно бежал. На этот раз Турнемир появился в богатом торговом городе Луковнике, снова переменил имя и скрыл прошлое, чтобы заняться торговлей и ремеслом. Турнемир преуспел, преуспел настолько, что богатства его вошли в поговорку. Турнемиру было восемьдесят два года, когда он в третий раз оставил все нажитое и ушел в никуда. Навсегда ушел – след его затерялся и могила не найдена.
Жизнь и деяния Турнемира в упрощенном изложении Поплевы стали первой Золотинкиной сказкой. Она удовлетворяла Золотинку так же, как любая другая: повествование, живое течение событий нисколько не тускнели от повторений. Наоборот, знакомая сказка, не отвлекая необходимостью напрягаться, чтобы проникнуть в смысл событий, давала возможность свободно отдаться переживаниям. Так что, в сущности, маленькая Золотинка любила «Жизнь и деяния Турнемира» именно потому, что много раз их слышала. Только она не понимала, хорошо все кончилось или нет, не могла этого сообразить и требовала продолжения.