Гертруда и её две приятельницы-провизоры из Бухареста, в поисках молока и сыра для детей, на которые места эти были богаты, решились немного углубиться в селение вослед за местным жителем, посулившим им выгодный обмен... и больше их живыми никто уже не видел... Колонна двинулась в путь спустя семь часов, только когда захоронили в чистом поле с раввином останки трех жестоко зарубленных еврейских мам.
"За что?! " - спросил кто-то громкий из процессии, и кто-то другой тихо ответил: "Гертруда имела с собой золотую коронку, которую удалила, чтобы выменять... на смерть".
Когда на "сестринской" общей могиле вырос холмик, рабби спросил у Беренис, хочет ли она что-то сказать, но девочка затолкала в свежую землю холмика бумажку и прошептала: "Нет, я ей все написала"... Марк, под призывы извозчиков, в ступоре, полном оцепенении, с невидящими глазами двигался вместе с девочкой за руку к своей опустевшей телеге...
...Две недели отвратительной дорожной тряски и лишений, с проблемами питания, санитарии и страха пред неведомым легкой пеленой как-то затянули глубокую рану катастрофы. Оберегая чувствительную девочку от ужасов бытия, Марк, в прошлом посещавший только книжные ярмарки и биеннале, проявлял столько неожиданной прыти и страсти в приобретении чего-то съедобного и калорийного для своей предельно истощенной любимицы,что моя ироничная мама, в своей неистребимой насмешливости изрекла: "И зачем мы только мучимся, рожая детей - мужчины всё делают лучше. Пусть бы и рожали тоже."
- Дон, что ты делаешь? Ты уже всё вынес из дому за эту кукурузную муку и помидоры, которые терпеть не могу и давлюсь ради тебя?
- Выше голову, девочка, мы достаточно наказаны, и тот, кто карает, тот и награждает тоже таких добрых девочек, как ты. Он не оставит нас на произвол судьбы...
- Почти стихи, Марк.
- Скорее плач, но в юности я и этим грешил... Ты не хочешь мне помочь, доченька.? В погребе, который разгребаю, кажется есть тайник, и с моими двумя метрами там неудобно.
- Ты шутишь, Марк? Я сгораю от любопытства!
Марк не шутил, но лукавил: он еще вчера обнаружил в схроне пять залитых сургучом баночек из-под горчицы такой тяжести, что не было сомнений в драгоценности груза. На баночках аккуратный хозяин сделал номерные наклейки: Марк отметил даже непонятное отсутвие банки номер три. Он не стал вскрывать ни одной банки для того, чтобы радость находки досталась девочке, остро нуждавшейся во всплеске положительных эмоций и впервые разрыдался, когда услышал такой восторг в неожиданно теплом и первом ..."папа ", что Марк даже забыл о судьбоносной находке...
ЭПИЛОГ
Клад, обнаруженный Марком, был огромным даром судьбы. В первой же банке оказались золотые монеты царской чеканки и золотые с крестами тяжелые цепи. Как стряпчий оказался владельцем такого состояния - иностранцу Марку было и непонятно, и даже неинтересно.
- Марк, - сказала Беренис, когда была открыта первая баночка, - зачем нам это надо? Нас всех убьют, как маму. Тут столько золота и украшений, что убьют все гетто. Давай его обратно спрячем.
У Марка что-то страшно заныло в груди. Он не догадывался, что девочка знала, за что растерзали маму. И все, что она говорила, безмерно его взволновало.
Найденный клад был истинным состoянием и в известной мере спасением от голодной смерти огромного, более пятнадцати тысяч человек, гетто. Именно так распорядился находкой добрейший Дон: всё, исключая малую толику, предназначенную для Беренис, было отдано Совету старейшин гетто для устройства общественного питания, а также санитарной службе ведущей непосильную и отважную борьбу с дизентерией и тифом и специальному фонду спасения, созданному, чтобы как-то отдалить время расправы, которая уже полыхала над обреченными соседними гетто. Умилостивить идейное зверье специальных зондеркоманд СС не представлялось возможным, но местные полицаи и румынские жандармы еще бывали сговорчивей...
Марк, раздав всё свое состояние, стал жить совершенно отстраненной жизнью, нe контактировал ни с кем, кроме дочери, и патологически страшился дизентирийного заражения, которое в отсутствии антибиотиков и простых медикаментозных средств всегда имело кровавый смертельный исход.
К осенним холодам, когда утихли и совсем завершились страхи заражения теплолюбивой палочкой "грязной" смерти, Марк умиротворился, повеселел и даже изменил сказочный репертуар, на сон грядущий без которого здесь не усыпали и плохо кушали тоже: прежний елейный, с обязательными принцами, дворцами и алыми парусами сменился пересказами шекспировских и геродотовских трагедий и мужественных одиссей древнегреческих мифов и сказаний, долженствущих как-то закалить в условиях будущной безысходности психику чувственной натуры девочки.