Тотчас вытащили ее, насколько оказалось возможным, дальше на песок, сыскали между поросшими ивняком песчаными буграми уютный уголок и принялись за устройство костра.
Напутствие доброго старца пролило много мира в омраченные невознаградимой потерей души всех. Тем не менее, путешественникам было не по себе. Роман, ни слова не говоря и без того убитому Саше, сел у самой воды и мрачно глядел на начавшую темнеть ширь Оки. Почти пятьсот верст отделяло от родного гнезда их, с рублем в кармане, затерянных среди дремучих лесов на великой реке.
Мысль, что делать и как вернуться, если не найдут они клад, — гвоздем засела в мозг Романа.
Вечерние тени, ложившиеся на землю, казалось, легли и на душу его. Но отступать и не довершить начатое было немыслимо: Роман предпочитал смерть такому отступлению. Рука тронула за плечо Романа и голос Саши назвал его по имени.
Роман очнулся.
— Что тебе? — проговорил он.
Воздух дозволял еще рассмотреть лицо Саши. Оно было бледно; углы губ подергивало.
— Что с тобой? — мягче сказал Роман, подымаясь с земли; Саша припал головой к плечу его и вдруг зарыдал.
— Полно, полно! — заговорил Роман. — Никто ведь не винит тебя: со всяким может случиться!
— Нет, я… я… один ви-но-ват… Как мы теперь?… — судорожные рыдания заглушили слова его. Нервы его, видимо, были напряжены до крайности. Роман взял брата за талию и стал прохаживаться с ним по отмели, стараясь успокоить его.
Последние розовые облачка погасали высоко над ними на очистившемся и побледневшем небе. Противоположный нагорный берег окутывался синей дымкой. Начали проступать звезды.
— Э-э-й! — донесся до Романа и Саши оклик Степки. Далеко разнесся но воде крик его. «Э-э-эй!» отозвалось через несколько долгих секунд это в противоположных горах; их уже не было видно; бесформенная, черно-синяя гигантская масса закрывала треть неба со стороны их.
Роман и значительно успокоившийся Саша повернули к костру, приветливо пылавшему среди темноты.
Не желая, чтобы Юра и Степка заметили следы слез на лице его, Саша быстро умылся. Ужин был более чем скромный: кусок мягкого монастырского хлеба и сколько угодно воды из Оки.
Разговоры продолжались недолго: стала сказываться усталость, неудержимо клонило ко сну. По совету Романа, ожидавшего вследствие близости воды холодной ночи, каждый выкопал для себя в чуть теплом еще от дневного зноя песке углубление и плотно улегся в него. Пледы Роман предоставил Саше и Юре. К Юре же забился под пальто и Кучум.
Закрыв хорошенько братьев, Роман подбросил еще веток в огонь и улегся последним. Глаза его остановились на усеянном яркими звездами небе, но повеяло свежестью и Роман надвинул шинель на лицо себе. В лугах крикнул коростель; высоко-высоко в темном небе протянула стая диких гусей; но Роман уже не слыхал далекого гогота их: он сразу заснул непробудным сном.
Глава XV
Восход солнца застал наших путешественников далеко от места ночлега. Несмотря на все желание выспаться получше, обычный на реках утренний холод еще до зорьки поднял всех и усадил у костра. К часам десяти утра лодка миновала устье реки Трубежа, омывающей обрыв, на котором стоит Рязань, — нагорный берег здесь круто и далеко отошел в сторону, — затем прошла плашкоутный мост и с удвоенной быстротой понеслась по течению. Справа, верстах в трех, за зелеными лугами виднелся на возвышенности город. Ока против него имела не более половины обычной ширины своей; далее, по мере расширения русла, течение становилось все медленнее, и скоро лодка тихо пошла по зеркальной поверхности вод. Горы все еще высились далеко от берегов; живописная, многоглавая Рязань осталась позади; луга слева и справа начали холмиться и переходить в песчаные белые горы, поросшие можжевельником и соснами.
Местность делалась все живописнее.
Юра с раннего утра забрался на корму с удочками и к полдню успел выудить штук шесть язей фунтов от двух до четырех каждый и одну маленькую рыбку; Роман правил лодкой.
В полдень сделали привал; выкупались, сварили великолепнейшую уху и, отложив про запас к вечеру двух самых крупных язей, поплыли дальше. Маленькую рыбку Юра привязал к сетке для раков и выставил на солнце; необходимо было, чтоб приманка «тронулась».
Совсем особенное чувство овладевает человеком посередине широкой и мощной реки: ему легко; на душе мирно и ясно; он делается спокойнее и добрее.
То же испытывали и наши спутники.
По пути изредка встречались лесистые островки; с левого берега кое-где косами врезывались в водяную гладь мели.