– Что-то унюхали, или это кротовый инстинкт их науськал?
– Навроде того. За последнее время кротов наплодилось немало. Не успеют кого-то уволить, кроты тут как тут, обживаются: новенький столик с замочком, сафьянные папочки, пристальный взгляд, анекдотцы, часы на сапфире и лощеные рожи. А еще непременно в комплекте – одеколончик с ветивером.
– Хоть пахнут приятно.
– Стараются пахнуть, но сквозь духи́ источают амбре свежевымытой пакости. Въелась им в самые поры. Не мужики, а путаны!
– И многих из ваших уволили?
– Только с осени выперли семь человек. Вручили им волчьи билеты, и поминай как звали. Будто все в воду канули.
– Ты что же, искал?
– В общем нет.
– Молодец.
– Да подлец я.
– Нигде не подлец. Был бы ты подлецом, дослужился б до замначотдела.
– Мне это не нужно.
– Нам это не нужно.
– Спасибо тебе.
– И тебе.
По новой весне в город нагрянули орды назойливых мух. Лица прохожих окрасились в мелкие крапины, затем поголовно укутались в марлю, так что снующие толпы напоминали ораву безликих пришельцев, обложенных высыпью кори.
– Я сделал открытие!
– Валяй.
– Человек человеку не друг. И не всегда даже волк. Человек человеку – инопланетянин.
– Смешно.
– Фундаментально! Потянет на Нобеля.
Перед тем как войти из подъезда в квартиру, приходилось отряхиваться, брызгать в волосы из распылителя и подлезать под москитную сетку, прикнопленную к косяку. Помогало не очень. Спасал наторелый в убийствах цветок-Караваджо. Истребив занесенную с улицы гнусь, он выдавал на-гора десятки отборных шедевров.
Те делали мир за окном чужедальним, почти нереальным, надежно отринутым.
– Словно живем в пьесе Сартра, и Невозможка – наш бравый Орест, указующий путь из смердящего Аргоса.
– Только путь наш – тупик о четыре стены.
– Не тупик, а вселенная.
– В микромикроформате.
– Не куксись. Может, еще и проскочим…
Вскоре они обнаружили, что экстравагантный питомец перенимает спонтанно оттенки их настроения и реагирует чутко на стрессы, тревоги, хандру, перепалки, сомнения. Стоило мухоловке заслышать дверной звонок, как она, встрепенувшись, принималась нервно раскачиваться и исступленно мотать тормошливой грибницей голов, будто бы истерично отнекивалась от непристойного предложения. Длилось это недолго и сопровождалось еще одной любопытной закономерностью: объявись на пороге субъекты, приветить которых в квартире не жаждали, Невозможка сжималась башками в тернистую палицу и, скрючив побеги, имитировала признаки трупного окоченения. Если же навещали супругов люди, обоим приятные (более-менее; чаще все-таки – менее: год за годом нужда в посетителях неуклонно сходила на нет, покуда совсем не отпала), цветок запирал от гостей скорлупу черепушек и, стиснув жвала, тянулся к торшеру – вроде как отвращался от тьмы в человечьем обличье.
Обзаведясь столь внимательным индикатором, можно было не красться, как раньше, к дверному зрачку (в коридорных потемках, на цыпочках), а, перекинувшись взглядами, определять, кого в дом впускать и кого игнорировать.
– Очень удобно!
– Не хуже камеры наблюдения.
Чем суровее делалась жизнь за окном (что ни день – перекрытие дорог, оцепление улиц, мигалки, спецрейды, облавы, парады, салюты, концерты и скоморошные гульбища), тем становилось растение ранимей, недужней, затерзанней.
– Сегодня меня не впустили в метро.
– Забыла, что ты в четном списке?
– Число перепутала.
– Пробиралась назад сквозь казачьи кордоны?
– Через отряды конной полиции.
– Еще повезло!
– Еще как повезло.
– Говорят, к январю ограничат мобильную связь.
– Это давно говорят. С тех самых пор, как впендюрили Руспаутину и похерили нам интернет.
– Гони штраф.
– Чего ради?
– Запрет.
– И с когда?
– С понедельника.
– Очередной циркуляр?
– Привыкай: инородное слово. Включено в категорию терминов с агрессивно-тлетворным влиянием.
– А в переводах использовать можно?
– Дождись от минкульта инструкций. Но если добавить «скандально известный», то, думаю, можно.
– Вот на Руси и построили хай-тек-средневековье!
– Да какой там хай-тек! У нас на дворе Ренессанс-мракобесие.
– Быстро ребятки управились.
– Быстро. Они же в ответе за тех, кого приручили.
– Быстро же нас приручили.
– И все ради нашей с тобой безопасности.