Мазин провел ладонью по груди.
— Вы, Александр Дмитриевич, до сих пор считаете, что Вера ничего не должна знать об отце своего ребенка?
— Нет, теперь не считаю.
— Я тоже. Тем более она напугана, приняла монету за угрозу. Нужно рассказать ей все, что вы знаете.
— Она захочет побывать на могиле.
— Это ее право. Расскажите ей… Чтобы обойтись нам без фотоснимков. Хотите, я подвезу вас?
Пашков подумал. В музее такой разговор невозможен, домой она придет часа через три… До приезда Мазина он собирался остаться на «фазенде» до вечера, спустить воду и проверить, на месте ли клад. В глубине души не верилось в его реальное существование. Да и не решил до сих пор Пашков, как инсценировать находку. Хотел сначала убедиться, потрогать руками, хотя и это страшило. А вдруг никакого клада в колодце не окажется? Если же на месте, придется действовать, что тоже грозило осложнениями. Лучше бы «найти» после отъезда Сергея, да и Дарьи. Но уедут ли они до продажи дома, останется ли у него доступ к колодцу?
Как быть? Предложение Мазина помогало оттянуть решение, и Саша согласился ехать.
— Подвезите. Я поговорю с ней. Но лучше не в музее, как вы думаете?
— Да. Конечно.
— Тогда подбросьте меня домой. Я сначала созвонюсь.
— Пожалуйста.
Высаживая Пашкова, Мазин думал не о кладе. «Нужно в поликлинику заехать, давление проверить».
Александр Дмитриевич набрал музейный номер. Обычно в ответ просили подождать, пока позовут Веру, или перезвонить, когда кончится экскурсия, однако на этот раз Вера оказалась рядом и ждать не пришлось. Подошла и заговорила непривычным Саше взволнованно-торопливым тоном, в котором он сразу не разобрался, не оценил. Только договорившись о встрече и положив трубку, Александр Дмитриевич понял, что никогда раньше не слышал ее радостного голоса и привык, смирился с тоном человека, отягощенного ненужными ему чувствами и навязчивостью, которого обременяют подарки и внимание, обязывающие к ответной деликатности и уступчивости. Все это он остро ощутил, услышав впервые подлинно заинтересованный голос Веры, обрадованный, что он нашелся наконец, не пропал и не погиб. Но, услыхав, испытал не радость, а обиду. Слова срикошетили о прошлое и ударили по самолюбию; стало обидно за годы «нищенства», за поданную милостыню, и тут же начался приступ обычного самоедства, и потянулась череда воспоминаний об усилиях, которые постоянно заканчивались разочарованием. С тех еще университетских дней, когда увлекала наука, когда протирал стулья в библиотеке, пока друзья танцевали и влюблялись, а потом не прошел в аспирантуру, потому что туда нужно было устроить племянника ректора. И хотя ценивший Сашу заведующий кафедрой обещал, что на следующий год выбьет место обязательно, Пашков не стал топтаться у дверей храма науки, а предался другому увлечению — краеведению, которое считал скромным и благородным, а оно его неожиданно на кинематограф вывело и в большие соблазны. Фильм был, семья была, что вроде бы по любви создавалась, и Вера была, и они лежали вместе в постели, а она сказала, что любит Федора. И так всю жизнь. В последний момент оказывалось, что он не нужен…
До назначенной встречи оставалось время, и Саша, пошарив в запасниках, нащупал в дальнем углу кухонного шкафчика бутылку водки, энзэ на случай прихода Дарьи, и плеснул в стакан щедро, чтобы облегчить боль в засаднивших ранах. Потом добавил… Впрочем, до кондиции, когда человек становится не очень умным, но веселым, как один его приятель определял предпоследнюю стадию опьянения, Саша не дошел и, поднимаясь к Вере, вполне собой управлял, Хотя состояние и чувствовалось, конечно.
«Ничего, не помешает. Ситуация абсурда. Впервые она хочет меня видеть, чтобы я сообщил… о смерти Федора».
Вера распахнула дверь, не спрашивая, кто пришел.
— Саша, вы не представляете. Я вас так искала.
Пашков поднял правую руку и распрямил ладонь.
— Все в порядке.
— Слава Богу. А у меня такое…
— Все знаю.
Он опустил руку и почувствовал неуместность поведения, которое могло показаться и легкомысленным, и высокомерным одновременно.
— Простите, Вера, я немного выпил, делайте поправку, но вы сейчас поймете… Иначе мне трудно.
— Входите. Что вы знаете? Откуда?
— Шофер автобуса — мой лучший друг. То есть я тоже знаком с Игорем Николаевичем. И он рассказал…
— Что рассказал, Саша? Меня все это просто убило. Неужели я помогла преступникам?