— Возражаю! — снова запротестовал адвокат. — Государственный обвинитель пытается подорвать доверие к свидетелю, обвинить его в моральной нечистоплотности и тем самым поставить под сомнение основные показания по делу моего подзащитного. Разве сейчас обсуждается вопрос о находке клада? Клад найден, притом не без помощи свидетеля, что говорит в его пользу, а вовсе не подрывает к нему доверие.
Александр Дмитриевич, мучаясь, смотрел в сторону, почти отвернувшись от судей. На боковой скамье в зале он заметил Мазина. Пашков знал, что Мазин выписался из больницы, и собирался повидать его, но после суда. А он в суд пришел и вот сидит и слушает невозмутимо, ничем не выражая отношения к происходящему.
— Прошу разрешения еще раз пояснить, — повернулся к суду Александр Дмитриевич, — Денисенко явился ко мне абсолютно неожиданно. Он сослался на умершего художника. Что тот говорил ему на самом деле, я не знаю. И никто уже не узнает, оба погибли. Я же повторяю, что о нахождении клада определенно ничего не знал. Иначе зачем мне было говорить посторонним о его существовании? Не вижу логики.
— Я прошу суд отвести вопрос, — заявил адвокат.
Судья наклонилась к рабочему-заседателю. Тот ей громко ответил:
— По-моему, товарищ свидетель уже ответил.
— Конечно, ответил, — поддержала медсестра.
— Вопрос исчерпан, — подтвердила судья.
Поднялся адвокат, и Саше полегчало.
— Не могу не подчеркнуть, что считаю показания свидетеля исключительно важными, ибо он единственный свидетель, присутствовавший при смерти преступника Денисенко. Личность и правдивость его не вызывают у меня никаких сомнений. Благодаря ему клад, представляющий огромную культурную и материальную ценность, возвращен нашему народу…
— Цивилизованному миру, — произнес Пашков невольно.
Адвокат вопросительно приподнял очки. Судья спросила громко:
— Что вы сказали, свидетель?
— Простите, ничего.
— Не отвлекайте суд! Продолжайте, защитник!
— Я хотел бы уточнить вопрос о близости, как выразился уважаемый прокурор, свидетеля с обвиняемым. Насколько близкие отношения вас связывали, свидетель?
«Вот тебе и правда, только правда… Что же ему ответить? Я любовник жены обвиняемого? Не поймут. Почему же он убил Денисенко, а не тебя? — спросят».
— Отношения между нами были чисто случайными. Мы познакомились совсем недавно и виделись раза три. Обвиняемый по доброй воле оказал мне помощь. Он подозревал Денисенко в преступных намерениях и хотел его разоблачить. Убивать его он не собирался…
В перерыве Саша разыскал Мазина. Тот вышел раньше и присел на скамейку в скверике, примыкавшем к зданию суда.
— Как себя чувствуете? — спросил Пашков.
— Присаживайтесь, — предложил Мазин и указал место рядом. — А вы как? Мы, кажется, из одного предбанника вернулись. Не справляется святой Петр, а?
— Еще пригласит, не волнуйтесь, — заверил Александр Дмитриевич.
— Не сомневаюсь. Вы, значит, отсрочку используете, чтобы вводить в заблуждение правосудие?
— Если бы у нас существовал суд присяжных, Сергея бы оправдали. Он мог бы обратиться непосредственно к людям.
— Через голову суда? Так вы понимаете институт присяжных?
— Если хотите, да. Некоторые аргументируют против тем, что на Западе присяжные роль потеряли. Но, чтобы потерять роль, нужно ее получить сначала. А мы не получили, а уже оглядываемся. Вообще я все больше думаю, что Запад для нас пример относительный. Даже полезное неизбежно через российскую натуру проворачивать придется. По-настоящему мы закон еще долго полюбить не сможем. Слишком много зла законы наши покрывали. Нужна между судом и человеком защитная прослойка, живая совесть, если хотите. Чтобы можно было сначала от простых людей, не законников, виноват или нет услыхать. Вот если признают, тогда и суди, примеряй статью.
— По-моему, близкому вам человеку суровая кара не грозит, — усмехнулся Мазин.
— Не в каре дело, а в том — виновен или нет.
— По-вашему, нет? Все-таки он жизнь отнял.
— Мне он жизнь спас.
— И это дает право лукавить на суде?
— О чем вы?
— Ну хотя бы о монетке, что художник Вере забросил. Не сказали?
— Зачем? Фемида-то слепа, факты на ощупь взвешивает. Душу перед ней обнажать бесполезно. Не увидит. А монетка — всплеск души. Последний, предсмертный. Да вы это не хуже меня чувствуете, иначе бы монета на суде фигурировала.
Мазин промолчал. Заметил только:
— Не думал я, что все так обернется.
— Я тоже.
Мазин прищурился и глянул на Пашкова, как на провинившегося школьника, заслуживающего, впрочем, снисхождения.