— Правильно! Давай!
— Он уничтожил изверга, который пытал человека, чтобы захватить народное достояние, памятник нашей культуры. До каких пор нашу историю, наш народ грабить будут? А честных людей по тюрьмам сажать? До каких пор? Хватит! Пора по правде жить. Пора самим себя защитить, если милиция, власти нас от мафии спасти не могут…
— Верно! До каких…
С улицы сворачивали прохожие, привлеченные неожиданным зрелищем. Из помещения суда выглянул дежурный милиционер и скрылся — видно, поспешил за подкреплением к телефону.
— Вот у меня требования! — Дарья взмахнула над головой бумагой. — Нам не нужно судейских крючкотворств. Несправедливо, чтобы Сергея считали преступником. Его наградить, а не судить нужно. Не он виноват, а те, что преступников распустили.
Подходящие с улицы люди толпились уже перед самой скамейкой, где сидели Мазин с Пашковым. Не все понимали, что происходит.
— А что тут? Кого защищают? — спрашивали.
— Разве не слыхали? Интернационалист бандита убил, а его судят.
— Ну, подлецы. Одна потачка бандитам. Я третий замок навесила, а соседей позавчера обворовали среди бела дня.
— А про людоедов читали? Да вы что! В «Смене».
Тем временем на ступеньках уже ораторствовал бородатый неформал.
— Я представитель организации «Демократическая справедливость». Нас не признают, не регистрируют, запрещают, преследуют. Мы исповедуем принципы ненасильственной борьбы, но мы пришли сказать, что поступок Лаврентьева мы поддерживаем. Почему его судят? Потому что он встал на пути Преступности с большой буквы, коррупции, мафиозности, разъедающей общество. Мафия или демократия — другого выбора нет. Нам нужен справедливый суд. Мы не доверяем суду с заседателями-марионетками, покорной копии сталинских троек. Суд присяжных — вот что нужно для защиты демократии. Присяжные оправдали Веру Засулич, стрелявшую в царского палача…
— Царя не трогай! Царь — святой человек! — рявкнул кто-то в радах.
Мазин встал, чтобы видеть, что творилось впереди.
Пашков сидел, все было слышно.
Новый голос пожилого человека теперь вещал:
— Мы с товарищем из «Демократической справедливости» решительно не согласны. Не присяжные нам нужны, а суровая карательная рука. Без нее не одолеем. Каждый преступник должен знать — от кары не уйдет, свое получит.
— Колыму, что ли?
— А ты думаешь митингами банду обуздать?
— Сталинист!
— При Сталине люди не боялись ночью по улице ходить.
— Зато в квартирах дрожали.
— Товарищи! Товарищи! Милиция!
Подкатил «рафик» с мигалкой, милиционеры вышли без энтузиазма.
— Ребята! Сейчас разгонять будут! — снова возникла Дарья. — Требуем судью, пусть возьмет наше обращение.
— Судью! Судью!
— Судью на мыло! — завопил какой-то шутник истошным фальцетом.
Пашков был уверен, что крики бесполезны и митинг протестантов немедленно разгонят, но тут как-то подзатихло, он тоже поднялся и увидел судью. Судья вышла из здания, милиционеры ее окружили. Но судья оказалась женщиной решительной и в подмоге не нуждалась. Она отодвинула ближайшего милиционера и вышла на прямой контакт, оглядев сверху вниз законопослушных несмышленышей.
— Ну что орете? На правосудие давить собрались? Не выйдет. Сборище ваше незаконное. Прямо тут и оштрафую.
В задних рядах засвистали.
— А… не боитесь? Понятно. А что вы положение вашего подопечного усугубляете, понятно?
— Мы общественная защита!
— Вы нарушители общественного порядка, вы чините помехи правосудию.
— Правосудие? Смотрите, какое ваше правосудие!
Неожиданно рядом с Пашковым оказалась Дарья и схватила его за руку.
— Вот человек, которого пытали! Смотрите на него! Александр Дмитриевич, расстегните рубашку! Покажите, как вас пытали. Смотрите на этого человека, товарищи! Мой муж его спас от смерти, и за это его судят, заклеймить хотят на всю жизнь судимостью. И это правосудие?
— Нету правосудия! Долой сталинские тройки! Большевики ликвидировали правосудие, — закричал какой-то деятель неизвестной ориентации и, выхватив из-под пиджака трехцветное полотнище, взмахнул им над головами собравшихся.
— Да здравствует великая Россия!
— Разойдись! — взревел офицер, командовавший приехавшими милиционерами…
— Вам последнее слово, подсудимый!
Сергей оперся рукой о барьер, хотел начать, но, видно, запершило в горле, он откашлялся.
— Вот видите, — сказал почти удивленно, — волнуюсь. Ну, ничего. Еще раз откашлялся и заговорил, одолевая волнение: