— Коньячок? — ласково спросила толстуха за стойкой и тут же бросила сто граммов на дно чуть заметно наклоненного мерного стакана.
Эта ласковость между пьющими и поящими была общепринята. Народ просил водочки, коньячку, винца и получал все это с милой улыбкой и соответствующим недоливом, который, конечно, не мог смутить находящуюся в предвкушении широкую душу. И Саша к маленькой хитрости со стаканчиком отнесся, как к положенному ритуалу, тем более что коньячок тут же вспенился струей из большой зеленой бутылки, и получился славный напиток, приятный в употреблении и почти неопасный для окружающих.
Приятно пощекотавшая горло жидкость вызвала немедленное успокоение, а затем и оживление мыслей и привела к поступку, для Саши необычному.
«Ну и что? Так и сделаю!» — оборвал он возникшие было сомнения, покинул ласковую «Незабудку» и быстро направился через дорогу во двор, в который недавно вошла Вера.
Первая часть замысла оказалась легко выполнимой. В третьем подъезде он нашел фамилию в списке жильцов и узнал номер квартиры и этаж. Дальше тоже повезло, Саша вошел в магазин за пять минут до перерыва и успел приобрести недоступную Вере по цене коляску. Последний этап операции представлялся более сложным — не хотелось встречаться с соседями. Однако если везет, то уж до конца, никто Саше не встретился, и он благополучно поднял коляску в кабине лифта и, подтолкнув к нужной двери на площадке, поспешно ретировался. Он был доволен собой и решил свой благородный поступок отметить еще одной встречей с милой полной женщиной из «Незабудки», после чего уже невозможно было не удостовериться, что операция удалась.
Из ближайшего автомата Саша позвонил и спросил, как ему показалось, оригинально:
— Вера! Ты не выходила случайно в клетку?
Она ответила, помедлив:
— Я поняла, что это вы… Зря!
И повесила трубку.
Саша был разочарован. Все-таки «спасибо» услышать он надеялся. И даже на большее.
Не вышло…
Откликнулась Вера только зимой.
Никаких звонков в это время Пашков не ожидал, вел жизнь затворническую, но, как думал, полезную, работал, однако, пришли уже и сомнения, и вообще человек к жизни в одиночестве привыкает тяжело и не каждый может привыкнуть.
И вдруг звонок.
«Кто это?»
Возникла и досада, но и некоторое облегчение — можно было оторваться от листа бумаги, на который трудно ложились слова.
— Александр Дмитриевич?
Сказано было неуверенно, голосом человека, преодолевающего себя.
Он не узнал ее.
— Это я… Вера.
— Ах, Вера? Здравствуйте.
Прозвучало обрадовано, она почувствовала, заговорила иначе, торопливо, но свободно.
— Простите. Я, может быть, помешала, но нужно сказать… Понимаете, я как-то нехорошо вам тогда ответила. Помните? Простите. У меня было отвратительное настроение.
— А сейчас?
— Сейчас лучше. Многие помогли. Сегодня малышке полгода, и я вот звоню, всех благодарю, кто помог. Спасибо вам. Конечно, нужно бы пригласить, но…
— Временные трудности?
Она засмеялась.
— Сами понимаете. Называюсь мать-одиночка, но нас-то двое!
— Ну, примите поздравления. Главное, чтобы жизнь вошла в колею.
— А у вас? Вошла?
— Тяну лямку, но не жалуюсь, вам труднее, наверно.
А сам соображал, что, собственно, означают ее слова — «нужно бы пригласить». Косвенное приглашение или всего лишь формула извинения?
— Может быть. Но лямку не тяну. Ребенок — это же огромная радость.
Не без волнения спросил:
— А если я забегу все-таки на минутку? С какой-нибудь игрушкой. Разрешите?
— Ну, такого я разрешить не могу…
Сказано было, однако, не категорично, и он нашелся:
— И запретить не можете, верно?
Пришел он, набрав игрушек и на день сегодняшний, и на вырост, и бутылку шампанского, конечно, захватил, и еще Вере небольшой подарок. Шел и не представлял толком, зачем идет и чем этот визит кончится.
Встретила Вера его скованно. А когда начал вытаскивать подарки, совсем растерялась. Но «зря» на этот раз не сказала. Только:
— Ну зачем вы так потратились…
Узорчатая рижская свечка ей очень понравилась.
— Какая прелесть!
— По случаю Рождества.
— Еще Новый год впереди.
— А Рождество сегодня, западное.
— Вы разве католик?
Получилось, что встретились хорошо, даже шутливо. А потом серьезнее. Зажгли свечу и пили шампанское, не бурно и празднично, а немного грустно, не спеша. И разговор шел неторопливо, с паузами, но за ними не было неловкости, скорее — понимание, что не нуждается в многословии. И на судьбу друг другу не жаловались.