После этого печального события Михаил Васильевич решил, что с него хватит, хотя и понимал, что в мире действует закон сохранения, а в данном случае расходования энергии, согласно которому он потеряет здоровье, ходя из кабинета в кабинет с пустыми руками, гораздо больше, чем просители желанные, и может свалиться со стула в приемной с таким же успехом, как и покойный коллега в гостиничном номере.
Но Моргунов был упрям. Он глотал успокаивающие таблетки, массировал под пиджаком грудную клетку и, подавляя желание сказать все, что думает, доказывал очевидные вещи равнодушным людям, в глазах которых выглядел глупым и бесполезным периферийщиком. Однако, убедившись в его непробиваемом упрямстве, кое-что ему все-таки пообещали — что сделаешь с тупарем! — и Михаил Васильевич покинул большую контору измотанным, но не без результата. А главное, унизительная процедура осталась позади, а из трудностей он, как не раз уже бывало, выпутается, хотя на бумаге и придется что-то подтасовать, чтобы отвязаться от лжецов, живущих видимостью жизни и постоянно занятых искажением ее сути, воздвигнувших свои «бумажные» комбинаты, чтобы отравлять среду нравственную не меньше, чем комбинаты химические среду природную.
До отъезда еще оставалось время, и Михаил Васильевич, присев на скамейку в ближайшем сквере, задумался, как использовать оставшиеся часы. Честно говоря, после министерских «деловых игр» Моргунова не тянуло ни в театр, ни на модные выставки. Сердце нуждалось в живом общении, накипело на душе немало. Но где найдешь в этом деловом городе собеседника, чтобы понял, чтобы не промелькнуло у него в глазах — «с луны ты свалился, что ли, старый чудак!». Он перебрал в голове местных знакомых, но к одним идти с бутылкой нужно было, другие жили в вечной замотке, третьи… И тут как ударило: Лаврентьев!
Не видел он Лаврентьева еще со времен киносъемок, хотя адрес его и телефон записаны были в книжке. Много раз собирался Михаил Васильевич позвонить, встретиться, но так до сих пор и не решился. Останавливало прошлое Лаврентьева. Простоватый на вид Моргунов был человеком чутким и интуитивно подозревал, что кроется в этом прошлом нечто тревожное, существуют «закрытые зоны», куда Лаврентьев не хочет или не вправе впустить, и поэтому новая встреча, возможно, и не очень-то порадует бывшего разведчика. И еще саднило вопреки разуму — ну, конечно, не мог он спасти Лену, раз не спас, а все-таки…
Сейчас, однако, Михаила Васильевича обуревали не воспоминания, хотелось поделиться сегодняшними переживаниями с человеком понимающим, спросить: да что ж это на нашей крови замешали? Почему нынешние благополучные такими пустыми, алчными и бездушными выросли, почему бездельники и хапуги убеждены, что они умнее честного и работящего?.. Михаил Васильевич прекрасно понимал, что Лаврентьев скажет то, что и сам он видит и знает, но ведь взволнованному человеку важнее высказаться, чем получить ответы, и он решился.
Конечно, Михаил Васильевич знал, что в Москве без звонка появляться не принято, и этот обычай понимал и разделял, но так уж оказалось, что, заглянув в записную книжку, он обнаружил, что нужный дом совсем рядом, буквально в квартале от той скамейки в скверике, где присел он отдышаться от ведомственных треволнений. Звонить практически не имело смысла, другого времени для встречи у него не было, он мог зайти сейчас или уж в следующий приезд.
«Рискну, — решился Моргунов, — пан или пропал, если застану, видно будет, вовремя зашел или помешал, тогда извинюсь…»
И, поднявшись со скамейки, он перешел ближнюю улицу и оказался у хорошего московском дома добротной постройки, удачно вписавшегося в ряд старинных зданий.
Чистый лифт неторопливо провез Михаила Васильевича между высокими этажами и остановился на площадке, где находилась нужная ему квартира. Но тут возникло сомнение. На всякий случай Моргунов еще раз справился в записной книжке, не ошибся ли? Из-за двери слышался малопонятный гвалт и истошный вопль маленького ребенка. Вопль и подтолкнул Моргунова нажать кнопку звонка, будто его позвали на помощь.
Наверное, он нажал на звонок слишком энергично, потому что дверь сразу распахнулась рывком, без вопроса, без цепочки, и Михаил Васильевич увидел то, что меньше всего ожидал увидеть в квартире Лаврентьева, — молодую женщину в купальнике и резиновой шапочке, с которой по щекам сбегали струи воды.
— Извините, — пробормотал Моргунов.
— Заходите, — нимало не смутилась женщина и, повернувшись спиной, бросилась по прихожей к двери, за которой, видимо, находилась ванная.