Он смотрел на нее и улыбался.
— Ты, конечно!
«Как все глупо, но… хорошо».
— Зачем я тебе понадобился?
— Не знаю, — ответила она весело. — Вода, солнце, лето. Разобрало. А тут ты.
— На безрыбье…
— Слушай! Ну сколько можно? Тебе ведь повезло. Я даже не требую, чтобы ты мне хоть несколько слов сказал по-человечески. Знаешь поговорку: «Положил руку на грудь, так скажи хоть что-нибудь!» А не мямли жалкие слова. Ты что, мазохист? Жан-Жак Руссо? Тебя пороть нужно?
— Ну, не думаю…
— И что вы, мужики, за люди? Или наглые, нахрапом лезете, когда не нужны, или трусливые. Вообще без пузырька с вами беда. А с пузырьком еще хуже…
Дарья провела по губам светлой помадой.
— Видишь? Все для вас, чтобы не наследить, чтобы жены ваши спокойно спали.
— Мне-то бояться нечего.
— Ха!.. А как ты перепугался, что я на колени стану!
— Лучше я стану.
И он в самом деле положил голову ей на бедра.
Она потрепала ему волосы.
— Смотри! Лысины нет, а в старики записался. Дай срок, я тебя на десять лет омоложу.
— Спасибо! — произнес он очень искренне.
— Слушай! Ужасно лопать хочется.
В самом деле, о еде они не подумали, собирались-то туда и обратно. И теперь оказались перед выбором — возвращаться или…
— Тут есть магазин. На горке.
— Махнем?
— Пока в магазин обернемся, уже вечер. Домой пора.
— Не хочется?
— Не хочется.
— Зачем же ехать? Заночуем здесь.
Он радостно привлек ее к себе.
— А что бабуля скажет? — вывернулась Дарья.
— Не только бабуля. Там целое общественное мнение. У тебя бабуля, у меня мамуля да еще Доктор.
— И все подумают одинаково?
— Приблизительно.
— Ай-я-яй! А мы скажем: «Если вы думаете так, как я, то как вам не стыдно!» Слушай! Старичье, конечно, что-нибудь подумает, а мы не сознаемся. А не пойман — не вор. Да и в чем сознаваться? Подумаешь! Помнишь анекдот? Как подруги к невесте приставали. «Что у вас ночью было?» — «Да ничего. Разделись, легли в постель». — «Ну а дальше, дальше?» — «А дальше было раньше!..» Пошли в магазин. Могу же я в душную ночь переночевать на даче? А ты скажешь, что вечером уехал. Я, между прочим, умею изумительно врать. Я их заставлю поверить. А тебе лучше попозже появиться, у тебя так не получится, это точно.
— Как же ты добиваешься успеха?
— Просто. Я говорю: «Нет, ничего не было», — и смеюсь в глаза. «Все было, а вы фиг докажете и катитесь к чертям собачьим». Они видят, но обидно, что им врут и так нагло, вот и думают в утешение: «А может, не врет?» Здорово?
— Здорово. Я так не смогу, факт.
— Значит, ты уехал! Бросил беззащитную женщину. Все мужчины подлецы!..
Еда в магазине оказалась дрянь дрянью. Дарья посмеивалась.
— Слушай! Ну почему не называют все своими именами? Ну, колбаса «Отвратительная»? Минтай «Несъедобный»? Пирожки «Медленная смерть»?
— Зато водки навалом! Как бы ты назвала ее вместо «Московской»?
— С водкой все ясно. Два сорта — «хорошая» и «очень хорошая».
Та, что купили, оказалась «очень хорошей». Александр Дмитриевич не только прибавил в силах, но и расчувствовался и говорил слова, которые вдруг захотелось сказать этой женщине, что вихрем вторглась в его все замедлявшееся существование и, как сейчас верилось, в самом деле вернула на десять лет назад.
— Как ты права… Ты счастье, понимаешь, счастье!
— Я-то понимаю, милый, это вам, мужикам, непонятно. Не таете, чего хотите, что человеку нужно. Ты меня чокнутой обожал. Да я не чокнутая, сама жизнь сумасшествие. А вот этот только момент, минуты рядом, это и есть норма, когда люди людьми становятся, на минуту только, а кажется, что на век. Иногда так нам, дурам, кажется, хотя вы дурнее во сто раз.
— Сейчас мы одинаковые.
— На час, милый, на час.
— Ты мне десять лет обещала.
— Десять лет? А ты и поверил? Я же вру изумительно.
Он положил руку на ее грудь и сказал:
— Нет!
— Ну! Удосужился наконец польстить женщине.
— Я правду говорю.
— Я не против. Но ты тяжелый человек.
— Неудачник? Заметно?
— Ну что мне с тобой делать!
— Зачем же ты ко мне?.. Эксперимент вседозволенности? Или просто пожалела?
— Не знаю. Неудачников беречь нужно. Если одни удачливые останутся, совсем пропадем. Удача-то всегда за чужой счет приходит… Ты вот, говорят, пишешь, а печатают других. Не знаю, как ты пишешь, но уж не хуже тех, что печатаются, я думаю.
— Откуда ты знаешь? Фрося сочувствовала?
— Да, бабуля убивается по тебе. И по мамаше. Говорит, такие хорошие люди, а не везет им.