— В огороде, через который ты ходила купаться.
— Монета из клада? Ты уверен? Откуда это известно?
— Из «Археологического вестника».
Дарья подумала.
— Нужно обследовать двор.
Саша улыбнулся в темноте.
— Плохо ты Захара знала. Будь уверена, в его земле ни один клад не отлежался бы. Наверняка он тут каждый сантиметр прощупал не хуже немцев.
— Как же, по-твоему, монета в огороде оказалась?
— Не знаю. Мог кто-то уронить, потерять, когда тащил клад.
— Слушай! Я не помню, а что Доктор говорил?
— О кладе он не говорил.
— Что же он монетой заинтересовался?
— Это в связи с Захаром.
— Думаешь? А мне его физиономия не понравилась. Такие вечно себе на уме, скрытничают.
— Ну, на тебя он поглядывал довольно откровенно.
— Ревнуешь? Это хорошо. Значит, я тебя зацепила все-таки… Но ты должен с ним поговорить. Уверена, он темнит. Я чувствую…
«Господи, опять чутье!..»
Саша уже боролся со сном. Охватывала усталость.
— Не спи, — толкнула его Дарья. — Ты должен с ним повидаться. Завтра же. Слышишь?
— Утро вечера мудренее, — пробормотал Саша и провалился в небытие.
Однако утром они слегка повздорили. Александр Дмитриевич собирался стушеваться на несколько дней, не появляться в «замке», а с Дарьей видеться здесь или дома. Но она внесла в их первоначальный план решительные коррективы.
— Приезжай во второй половине дня.
— Зачем?
— Как зачем? Ты же должен поговорить с Доктором. Уверена, у него есть в запасе пара слов за этот клад.
Пашков вздохнул. Он понимал, что повидать Доктора нужно, но сегодня?
— Какие еще проблемы?
— Не хочется так сразу под всевидящие очи.
Дарья расхохоталась.
— Угрызения испытываешь? Ничего. Любишь кататься, люби и саночки возить.
Он поморщился.
— Да ты что? В самом деле скис? Сколько тебе лет?
— Вот именно. Много.
Пояснять подробнее не имело смысла. Его состояния Дарья понять не могла, а уж возможное неодобрение «старичья» вообще игнорировала.
— Плевать на этих ханжей. Делают вид, что в их время детей в капусте находили. Может быть, и в капусте, конечно, но юбку все равно задирать приходилось. Правильно я говорю?
И расхохоталась, довольная шуткой.
Александр Дмитриевич, разумеется, не думал, что его принес аист, однако, представляя неизбежное: строгий пуританский взгляд матери, растерянность порядочной Фроси и понимающую усмешку познавшего жизнь Доктора, заранее чувствовал себя попавшимся с поличным.
— Брось! — отрубила Дарья, взмахнув рукой. — До скорого, и не трусь! Все беру на себя…
Слов на ветер она не бросала.
Позвонил он один раз, матери, а открыла Дарья.
Видно, ждала его и уже вела свою линию. Вела не без удовольствия.
— Александр Дмитриевич! Бедный вы мой! Ну зачем вы сегодня приехали? Ведь вы тут осуждены без снисхождения.
— Я? За что? — подыграл он неумело и сразу заметил, как дрогнули губы у Доктора, тонкие, сухие и прозрачные, но выразительно подвижные.
Вся квартира будто дожидалась его на кухне.
— Ну, вот вы и растерялись, — продолжала Дарья. — Не надо. Я с вами. Я вас защищу! Александр Дмитриевич уехал по моему настоянию.
— Как же так, Саша? Девочка же одна осталась! — произнесла Фрося очень смущенно.
— Вот именно! Как вы могли бросить слабую женщину одну в заброшенном доме, да еще в таком месте? — возмущенно воскликнула Дарья, комически всплеснув руками.
— Правда, Саша. Ведь там страшно, — повторила Фрося.
Кажется, она одна была готова принять внучкину версию.
— Бабуля! В городе такая духота, а там речка, воздух.
— Да там не так уж страшно, Фрося.
— Но-но, Александр Дмитриевич, — перебила Дарья. — Вам стало страшно! Я же видела, как вас страшила ночь под одной крышей с незнакомкой.
— Даша! Что ты это…
— Ах, бабуля. Все в порядке. Ты же видишь, все живы, здоровы.
— Да, к счастью, — сказала мать. — Пойдем, Саша.
— Сейчас. Валентин Викентьевич! Если разрешите, а к вам зайду чуть позже?
— Милости прошу, — совсем не удивился Доктор.
Саша скрепя сердце последовал за матерью. Она плотно прикрыла дверь и бросила на него ожидаемый строгий взгляд.
— Ты взрослый человек, сын, и не обязан отчитываться передо мной. Но я знаю, ты обычно не лжешь, поэтому скажи, пожалуйста, ты действительно ночевал дома?
— Какое это имеет значение?
— Представь себе, мне не безразлично, что думают о моем сыне. Фрося — достойнейший человек, и вы не имели права заставлять ее так волноваться. Она не спала всю ночь. Если ты в самом деле вернулся в город, ты должен был хотя бы предупредить, что эта особа пожелала заночевать в прохладном месте.