— Ну, серый, спой-ка, да погромче! Во весь голос!
Перепел вытянул шею, широко раскрыл клюв и радостным, победным криком приветствовал хозяина.
Назир поднялся на террасу, заглянул в комнаты — пусто, Зулейха в школе, видать. Сбросил чапан, прилег отдохнуть. Но вздремнуть не удалось — разогнавшиеся мысли не могли остановиться, не давали лежать спокойно. Наконец старик сказал сам себе:
— Давно я там не был, да…
Он поднялся, натянул чапан, вышел во двор.
До Семи вершин было километров пять, но если б отделяло их от кишлака вдесятеро большее расстояние, все равно старик не уснул бы дома.
Он пересек двор и вошел в колхозный сад — так он выгадывал немного, сокращал себе путь. В саду его настроение стало еще лучше — он знал здесь каждое дерево, все было выращено и выпестовано им, его руками, и хотя он уже вышел на пенсию, первым в своем колхозе, все же продолжал заботиться о саде и винограднике.
Сад давно уже сделался и продолжал оставаться главным его занятием. Но теперь к привычным заботам прибавилась еще одна, она перевешивала, была важнее для Назира, чем забота о саде, и называлась она — Семь вершин. Вон они виднеются! «Хорошо, когда забота не одна, когда много их составляют смысл твоей жизни», — довольный, думал Назир.
Старик вышел из сада. Было жарко, на лбу его вы ступил пот, соленые капельки сбегали по морщинам с лба и щек, щипали глаза, попадали на губы. Но стари не остановился, только снял чапан, перебросил его че рез плечо — идти стало чуть легче.
Перед ним поднималась отлого к горам выжженная солнцем степь, одинокая юрта вдалеке казалась похожей на суслика, замершего перед своей норой. Туда лежал его путь.
Когда Назир добрался до юрты, его встретила лаем пастушья овчарка, и на лай вышел из юрты человек Узнал Назира, прикрикнул на собаку:
— Цыц, Джульбарс! Не узнал своего? Салам алей кум, Назир! Заходи, добрый друг, как раз плов по спел.
— Салам, Сафар! Давно тебя не видел!
— Заходи в юрту, друг. Ты прости, что не пришел ^ на годовщину смерти жены твоей, отлучиться не мог.
— Знаю, Сафар, работа у вас тяжелая.
За пловом Назир рассказал другу о бумагах сына ^ своей поездке в Ташкент.
— Хорошо сделал, Назир! — одобрил Сафар. — Даже если не найдут ничего у Семи вершин, сердце успокоишь.
— Правду говоришь, нет хуже, чем жалеть о несделанном.
— Подожди у меня немного, сейчас У тан вернется и я сам отведу тебя к Семи вершинам, вместе посмотрим.
— Разве твои здесь уже?
— И сын, и старуха. Завтра сюда отару перегоним я место приготовил. Неделю здесь простоим, трава у гор хорошая, сочная.
— Ас водой как?
— Плохо с водой. Старый колодец есть, придется его расчистить. А ручей у Семи вершин высох, жалко.
— Трудно вам будет.
— Что поделаешь, нам, пастухам, видать, на роду написано без воды страдать.
В юрту вошел Утан, сын Сафара. Лет двадцати, широкоплечий, крепко сколоченный — видно, бог силой не обидел — и очень похожий на отца.
— Возмужал парень! — похвалил Назир.
— Возмужал, да вот учиться не хочет! Буду, говорит, стада пасти, как ты, отец.
— Как Зулейха поживает? — спросил Утан, стараясь увести разговор от неприятной темы. — Привет ей передайте.
— В институт не пошла, меня, старика, не бросила, дома учится — заочница.
— Без наставника какое ученье? — возразил Сафар. — Не будет старший над душой стоять — чему научишься?
— Сейчас многие так занимаются, — объяснил Утан. — В этом году и я попробую на заочный поступить.
— Кто поверит тебе? — махнул рукой Сафар. — Три года обещаешь, а толку что? Кто за тебя замуж пойдет, за непутевого!
— Авось какая-нибудь да согласится, — ответил с улыбкой Утан и глянул заговорщически на гостя.
«Красивый парень, — подумал Назир. — Как улыбается, а! Зубы ровные, белые, аж сверкают, а на щеках ямочки, что у девушки… Сколько ж ему лет? Кажется, года на два он старше моей Зулейхи».
— Сколько лет тебе? — спросил он вслух.
— Двадцать два, — ответил Утан, и опять улыбка осветила его лицо.
— Пора, пора женить парня, да кто пойдет за него! — продолжал свое Сафар.
— Думаю, найдется, — поддержал юношу Назир. — Смотри, Сафар, как бы не ошибиться тебе… Вдруг придет какая-нибудь ученая-переученая да повиснет у него на шее, — что тогда скажешь?
Утан покраснел.
— Не надо об этом…
— О чем же с тобой еще говорить? — засмеялся Сафар. — Ученого разговора быть не может, раз неученые все, а об овцах — надоело…