— Подожди! — закричала Фулмони. — Не оставляй меня одну!
— Поторопись! — бросил ей Дурлобх. — Догоняй!
Он мчался во весь дух, продираясь сквозь колючий кустарник, перепрыгивая канавы и бугры, перемахивая через лужи и грязь. Конец его дхоти, заткнутый сзади за пояс, выбился и болтался сбоку; с одной ноги соскочила туфля, чадор порвался и развевался на плечах, как боевое знамя.
— Негодяй! — завопила Фулмони. — Заманил женщину и бросил разбойникам! Как тебе не стыдно!
Дурлобх решил, что те уже схватили ее, и, не тратя время на разговоры, припустил еще быстрее.
— Ах ты, подлец! Ах, мошенник! — осыпала его бранью подруга. — Помойная крыса! Мерзавец!
Но Дурлобха уже и след простыл.
Фулмони в отчаянии заплакала, кляня родителей своего любезного и обвиняя их во всех грехах. Вдруг она заметила, что за ней никто не гонится и вокруг нет ни души. Теперь ей предстояло выбраться из лесу, а так как сметливости ей вполне хватало, это не составило для нее труда. Она огляделась, еще раз убедилась, что поблизости никого нет, вышла из-за деревьев и отправилась домой.
В деревню она добралась уже среди бела дня. Ее сестры Олокмони дома не оказалось — она ушла совершать омовение. Фулмони закрыла дверь, легла в постель и, разбитая после тревожной и бессонной ночи, тотчас заснула.
Разбудил ее голос сестры, вернувшейся с реки.
— Ты только теперь пришла? — спросила сестра.
— Почему только теперь? — ответила Фулмони. — Я вообще никуда не ходила.
— Как не ходила? — удивилась Олокмони. — Ты же еще вчера ушла ночевать к брахманке. Значит, только теперь возвратилась.
— Ты, наверное, совсем ослепла! — притворно рассердилась Фулмони. — Не видела, что ли, как я утром, вернувшись домой, прошла мимо тебя? Тогда я и легла отдохнуть.
— Как же так? — недоумевала Олокмони. — Я ведь уже три раза бегала за тобой. Только никого там не застала, ни тебя, ни Профуллы. Куда она делась?
— Тише, тише! — остановила ее сестра. — Не произноси вслух ее имени.
— А что? — испугалась Олокмони. — С ней что-нибудь стряслось?
— Об этом нельзя говорить.
— Почему?
— Потому что мы люди маленькие, а они, брахманы, для нас все равно что боги, — объяснила Фулмони. — Разве нам пристало толковать о них?
— Да скажи же наконец, что с ней случилось? — потеряла терпение сестра.
— Ее больше нет.
— Как нет? — обомлела та. — Не может быть!
— Только смотри никому об этом не проговорись, — предупредила ее Фулмони. — Вчера за ней пришла мать и увела ее.
— Ах!
Олокмони вся затряслась от ужаса.
И тогда Фулмони с таинственным видом сообщила ей, будто ночью, ближе к рассвету, она неожиданно проснулась и увидела, что на постели Профуллы сидит ее мать. Потом по дому пронесся сильный порыв ветра, и обе женщины исчезли. Сама же она, по ее словам, так перепугалась, что долго не могла прийти в себя, — у нее зуб на зуб не попадал.
— Только смотри — никому не рассказывай про это, — еще раз повторила она. — А то мне несдобровать.
— Ладно, ладно, — пообещала ей сестра. — Разве о таких вещах говорят!
Она взяла кастрюлю, сказала, что идет мыть рис, и отправилась к соседям. От них она пошла к другим, потом к третьим, пока не обошла всю деревню. Всюду она рассказывала невероятную историю исчезновения Профуллы, дополняя услышанное придуманными ей самой подробностями.
— Только об этом никому ни слова! — предостерегала она каждого слушателя.
Вскоре эта новость, правда, в несколько измененном виде, достигла ушей свекра Профуллы. Позже я расскажу, как ее преподнесли Хорболлобу.
11
«Как же мне быть? — размышляла Профулла, проснувшись поутру. — Что делать? Здесь оставаться нельзя, джунгли не место для жилья, да и как жить тут одной! Идти тоже некуда. Отправлюсь домой — меня снова схватят. А как поступить с сокровищем? Самой мне его не унести, а взять с собой надо. Если найду носильщиков, все сразу про него узнают. Тогда воры или разбойники непременно отнимут его у меня. Да и не найти тут никого, кто бы помог мне. Даже если бы вдруг и нашелся такой человек, разве можно довериться ему? Долго ли ему убить меня и завладеть кувшинами? Кто не соблазнится таким богатством!»
Она долго раздумывала и в конце концов решила никуда не идти.
«Останусь здесь, а там будь что будет, — сказала она себе. — Не хочу больше прозябать в бедности и терпеть лишения. А опасности везде есть — для меня теперь что Дургапур, что джунгли — все едино. И там напали разбойники, и здесь, наверное, не оставят в покое».