— Мне, сестра, не понять твои ученые речи, — проговорила непросвещенная Профулла. — Скажи лучше, как тебя зовут?
— Бховани-тхакур дал мне имя Ниши. Ниши — сестра Дибы. Я тебя потом познакомлю с Дибой. Но ты слушай дальше. Раз создатель — наш высший господин, великий Кришна — всеобщий бог, а муж — личный бог каждой женщины, то, значит, ей приходится поклоняться двум божествам одновременно. Что же останется тогда от ее преданности, если ее делить на двоих?
— А разве женская преданность и любовь не безграничны? — возразила Профулла.
— Любовь — да, — ответила Ниши, — но не преданность. Любовь и преданность не одно и то же.
— Не знаю, — неуверенно проговорила ее собеседница. — Я еще не разобралась в этом. Для меня оба эти чувства новые.
Слезы навернулись у нее на глаза и потекли по щекам.
— О, тебе, сестра, видно, пришлось нелегко, — воскликнула Ниши. Она обняла Профуллу за плечи и вытерла ей глаза. — Я не знала этого, — заметила она, воочию убеждаясь в том, что именно с преданности мужу начинается у женщины преданность богу.
14
Броджешор хорошо ездил верхом. У него был свой скакун, и в ту самую ночь, когда Дурлобх Чакраборти похитил Профуллу из дома ее матери, Броджешор, как только домашние заснули, вскочил на коня и отправился в Дургапур, намереваясь до утра вернуться обратно. Дом своей жены он нашел пустым, окутанным мраком. Соседей, чтобы спросить о его обитательнице, поблизости не оказалось, и он решил, что Профулла, не выдержав одиночества, отправилась к кому-нибудь из своих родственников. Он не рискнул задержаться дольше и поспешил домой, опасаясь, как бы отец не хватился его.
Прошло несколько дней. Жизнь в семействе Хорболлоба шла по заведенному порядку, каждый занимался своим делом. Один Броджешор не находил себе места. Сначала никто не догадывался о его состоянии, но вскоре мать заметила, что с сыном происходит неладное: он плохо ел — молоко оставалось нетронутым, и даже до такого лакомства, как рыбья голова, сын едва дотрагивался. «Неспроста он есть не хочет», — подумала она и решила, что сын страдает несварением желудка. Тогда она начала пичкать его разными снадобьями, лимонами и отварами, а когда и это не помогло, заговорила о лекаре. Но Броджешор и слышать об этом не хотел и на все уговоры отвечал шутками. Он достаточно легко успокоил свою мать, но отделаться от старой Брахмы ему оказалось непросто.
— Послушай, Бродж, — спросила она его, — почему ты не глядишь на Нойан?
— А чего на нее глядеть? — улыбнулся Броджешор. — Ходит мрачная, как туча, да еще громы с молниями мечет.
— Ну, бог с ней, — промолвила сводная бабушка. — Пусть сама о себе беспокоится. Ты мне скажи лучше, почему есть перестал?
— Плохо готовишь, — сдерзил Броджешор.
— Но я всегда так готовила! — возразила старушка.
— Теперь ты сама себя превзошла.
— А молоко почему отставляешь? Я, что ли, его делаю?
— Коровы испортились. Скверное молоко дают, вот я и не пью.
— А о чем ты думаешь целыми днями?
— О том, как бы поскорей от тебя отделаться и отнести тебя к Ганге.
— Многие так говорят, — заметила старушка. — Только ты не торопись. Придет время, и снесешь меня к реке. — Она вздохнула. — Не увижу больше я своего деревца тулси! Но что поделаешь! Скажи, однако — неужели ты от этой мысли так исхудал?
— Да как не исхудать! — воскликнул Броджешор. — Легко ли думать об этом?
— А о чем ты страдал давеча возле пруда, когда собирался омовение совершить? Глаза полны слез были!
— Думал, вернусь в дом — и придется мне снова есть твою стряпню. Как тут не заплакать!
— Пускай тогда Шагор хлопочет на кухне, — предложила Брахма. — Вот приедет, пусть и стряпает. Станешь есть?
— Чтобы Шагор готовила? — ужаснулся Броджешор. — Ты когда-нибудь заглядывала к ней в комнату? Сначала сама попробуй ее яств из песка, грязи и камней, а уж потом меня потчуй.
— Может быть, поручить это Профулле? — как бы невзначай обронила старуха.
Лицо Броджешора сразу просветлело. Так окутанный ночным мраком дом вдруг неожиданно весело высвечивается упавшим на него лучом фонаря случайного прохожего, чтобы потом снова погрузиться во тьму.
— Она же нечистая, — напомнил он.
— Неправда, — горячо возразила Брахма. — Все знают, что это наговор. Просто отец твой не хочет идти против общины. Видно, люди ему дороже сына. Может, поговорить с ним?