Девица вышла, бросив попутно оценивающий взгляд на Луиса.
— Наш первый клиент в новом семестре, — сказала Чарлтон. Она стряхивала термометр.
— Вы, кажется, не очень-то ей довольны.
— Я знаю таких, — сказала она. — Конечно, есть и другой тип — атлеты, которые продолжают играть даже с переломом, потому что не хотят подводить команду и стремятся прослыть суперменами, даже с риском для жизни. А это — мисс Легкая Простуда, — она мотнула головой в сторону окна, где Луис увидел девицу с загаром, шествующую в направлении общежития. В лазарете она выглядела измученной болезнью, но теперь шла проворно, кокетливо покачивая бедрами. .
— Наш главный ипохондрик, — Чарлтон опустила термометр в стерилизатор. — Она побывала у нас за год две дюжины раз. Особенно часто перед экзаменами. За неделю или чуть позже она обязательно подхватывала грипп или пневмонию. Такие всегда заболевают, когда боятся экзаменов.
— Что-то вы сегодня строги, — сказал Луис. Однако он слегка растерялся.
Она подмигнула ему.
— Я давно уже не принимаю таких вещей близко к ~ сердцу. И вам не советую.
— Где сейчас Стивен?
— В вашем кабинете, отвечает на письма и пытается разобраться во всякой бюрократической ерунде, — сказала она.
Луис вышел. Несмотря на цинизм Чарлтон, на работе ему нравилось.
Оглядываясь назад, Луис мог бы подумать — если бы был в состоянии думать об этом, — что все кошмары начались с того, когда в лазарет около десяти утра принесли умирающего парня, Виктора Паскоу.
До этого все было спокойно. В девять, спустя полчаса после прихода Луиса, пришли две медсестры, работающие с девяти до трех. Луис дал им по пончику и по чашке кофе и говорил с ними пятнадцать минут, разъясняя их обязанности и самое важное в них. Потом вошла Чарлтон. Когда она уводила их из кабинета, он расслышал ее вопрос:
— У вас нет аллергии на дерьмо или рвоту? Тут вы этого насмотритесь.
— О Боже, — прошептал Луис и закрыл глаза. Но он смеялся. Эта грубая дама говорила правду.
Луис начал заполнять длинные списки имущества, наличия лекарств и оборудования («Каждый год, — жаловался Стив Мастертон, — каждый чертов год одно и то же. Почему просто не написать: «Комплект оборудования для пересадки сердца, стоимость восемь миллионов долларов»? Вот бы они удивились!»), и совершенно запутался в них, мечтая о чашке кофе, когда откуда-то из фойе раздался крик Мастертона:
— Луис! Эй, Луис, идите сюда! У нас несчастье!
Панические нотки в голосе Мастертона заставили Луиса поспешить. Он сорвался со стула, как будто ожидал чего-то подобного. Оттуда, откуда шел голос Мастертона, раздался визг, высокий и резкий, как звон разбитого стекла, а следом звук пощечины и голос Чарлтон:
— Заткнись или убирайся к черту! Замолчи немедленно!
Луис ворвался в комнату и прежде всего увидел кровь.
Ее было очень много. Одна из медсестер рыдала, другая, бледная, как сметана, прижала кулаки ко рту, растянув губы в кошмарной ухмылке. Мастертон стоял на коленях, пытаясь поднять голову парня, распростертого на полу.
Стив посмотрел на Луиса расширенными от страха глазами. Он попытался что-то сказать, но не смог. Люди, толпящиеся у входа, заглядывали внутрь, пытаясь что-либо увидеть. Луису представился гротескный образ: дети, смотрящие телевизор, пока мама не ушла на работу. Старое шоу «Сегодня» с Дэйвом и Фрэнком Блэр и добрым старым Дж. Фредом Муггсом. Он огляделся и заметил, что и у окон толпятся люди. С дверями он ничего не мог поделать, но...
— Закройте шторы, — обратился он к медсестре, которая визжала. Когда она не подчинилась, Чарлтон шлепнула ее по заду.
— Ты что, не слышишь?
Сестра взялась за механизм. Через минуту зеленые шторы закрыли окна. Чарлтон и Мастертон инстинктивно витали между парнем на полу и дверями, заслоняя его от зрителей.
— Принести носилки, доктор? — спросила Чарлтон.
— Несите, если хотите, — сказал Луис, стоящий позади Мастертона. — Я еще не видел, что с ним.
— Иди сюда, — велела Чарлтон девушке, которая все еще держалась за шторы. Она посмотрела на Чарлтон и всхлипнула.
— О, ах!
— Да-да, «о, ах» самое подходящее тут слово. Иди сюда! — она рванула медсестру к себе, отчего у той взметнулась юбка в красно-белую полоску.
Луис приступил к осмотру своего первого пациента в Мэнском университете.
Это был молодой человек, лет двадцати, и Луис поставил ему диагноз за пару секунд: он умирал. Половина головы у него была снесена. Шея сломалась. Одна из ключиц прорвала кожу и торчала справа. Из головы на ковер обильно стекали кровь и желтая, напоминающая гной, жидкость. Луис мог видеть его мозг, серовато-белый, пульсирующий сквозь дыру в черепе. Это было как смотреть через разбитое окно. Дыра была шириной около пяти сантиметров; если бы в голове у него сидел ребенок, он мог бы вылезти через это отверстие, как Афина из головы Зевса. Казалось невероятным, что он до сих пор жив. Неожиданно он вспомнил слова Джуда Крэндалла: «Вы могли чувствовать, как смерть колотит вас по жопе», — и его матери: «Смерть есть смерть». Он почувствовал безумное желание рассмеяться. Смерть есть смерть, на самом деле. Все верно.