«Наверно, это сделает Донни Донахью, — ответила мать на его вопрос. Глаза ее были заплаканы, и она выглядела очень уставшей. — Он лучший приятель твоего дяди. О, Луис... такая чудесная Рути... я не могу поверить, что она... помолись со мной, Луис. Помолись за Рути. Ты должен мне помочь».
Так они и стали на колени прямо на кухне, он и его мать, и молились, и эта молитва окончательно дала ему понять: если мать молит Всевышнего за душу Рути Крид, значит, ее тела уже нет. Перед его закрытыми глазами встал ужасный образ Рути, пришедшей на свое тринадцати л етие с глазами, вытекшими на щеки, с землей, налипшей на ее рыжие волосы, и этот образ вызвал у него приступ не только острого страха, но и не менее острой любви.
Он зарыдал в самом большом потрясении своей жизни: «Она не могла умереть! Мама, она не могла умереть — Я ЛЮБЛЮ ЕЕ!»
И ответ матери, ее ровный голос, тоже навевал множество образов: мертвые под ноябрьским небом; увядшие лепестки розы, побуревшие по краям, высохшие лужи с пыльными водорослями:
«Она умерла, дорогой. Прости, но это так. Рути нет больше».
Луис содрогнулся, думая: «Смерть есть смерть — чего тебе еще?»
Внезапно Луис понял, что он забыл сделать, и встал среди ночи перед первым своим рабочим днем.
Он встал и прошел через холл в комнату Элли. Она мирно спала, с открытым ртом, одетая в голубую кукольную пижаму, из которой уже выросла. «Боже мой, Элли, — подумал он, — ты растешь, как трава». Черч лежал у нее в ногах, тоже умерший для мира. «Что за дурацкий каламбур!»
Внизу у телефона на стене висела доска объявлений, где они вывешивали, чтобы не забыть, разные записки, счета, квитанции и прочее. Наверху почерком Рэчел было написано: «Откладывать все возможно дольше». Луис взял телефонную книгу, отыскал номер и записал его на доске. Под номером он написал: «Квентин Л. Джоландер, ветеринар — позвонить насчет Черча — если он не кастрирует животных, пусть порекомендует кого-нибудь».
Он посмотрел на записку, раздумывая, нужно ли это, но уже зная, что нужно. Нужно было сделать что-то конкретное, чтобы отогнать беду — и он решил в какой-то момент этого тяжелого дня, сам того не зная, что не позволит Черчу бегать через дорогу.
В уме его снова встали старые мысли, что кастрация повредит коту, превратит его в старого толстого лентяя, способного только спать у батареи, пока не принесут еду. Он не хотел, чтобы Черч стал таким. Он тоже по-своему любил Черча... но таким, каким он был.
Снаружи, в темноте по дороге прогрохотал тяжелый грузовик, и это решило дело. Он поглядел в последний раз на доску и пошел спать.
11
На другое утро за завтраком Элли заметила на доске новую надпись и спросила, что это.
— Это значит, что мы сделаем Черчу маленькую операцию, — сказал Луис. — Может, ему придется на одну ночь отлучиться к ветеринару. А когда он вернется, он будет сидеть во дворе и не захочет куда-то убегать.
— И перебегать дорогу? — спросила Элли.
«Ей всего пять, — подумал Луис, — а соображает неплохо».
— Или перебегать дорогу, — согласился он.
— Угу! — сказала Элли, и больше они к этой теме не возвращались.
Луис, уже готовый к тяжелому спору на повышенных тонах, был ошеломлен легкостью, с которой она согласилась. И тут он понял, насколько она была расстроена. Быть может, Рэчел была права насчет влияния на нее этого Кладбища.
Сама Рэчел, готовящая завтрак Гэджу, одарила его благодарным взглядом, и Луис почувствовал, что холод проходит; на этот раз мир готов был вернуться. И он надеялся, что навсегда.
Позже, когда большой желтый автобус увез Элли, Рэчел пришла к нему, обняла за шею и нежно поцеловала.
— Ты молодец, что это сделал, — сказала она. — Прости, что я была такой стервой.
Луис ответил на ее поцелуй, чувствуя, тем не менее, некоторую неловкость. Такие заявления от нее он слышал не впервые, и обычно они значили, что она добилась, чего хотела.
Тем временем Гэдж приковылял к передней двери и стал смотреть через стекло на дорогу.
— Бус, — сказал он. — Элли. Бус.
— Как он быстро растет, — сказала Рэчел.
— Подожди, пока не будет влезать в одежу, — сказал Луис. — Тогда остановится.
Она рассмеялась, и все снова было нормально. Она поправила ему галстук и отошла, окинув его заботливым взглядом с ног до головы.
— Прошел осмотр, сержант? — осведомился он.
— Хорош, хорош.
— Да, я знаю. Но похож я на специалиста? На человека, получающего двести тысяч в год?