Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Историю эсэсовца, замахивавшегося на тебя плеткой, когда ты, четырнадцатилетняя девочка, пригнанная с Украины, в горной каринтинской деревне шла за парой тянущих плуг волов, я тоже возвращаю тебе. Эсэсовец, идя за плугом, проверял борозду и начинал орать, когда волы останавливались и не хотели идти дальше: «Гони их! Бей их!» Эсэсовец замахивался плетью на тебя, пока ты, как ты мне рассказывала, в диком испуге на пару шагов забегала перед мордами тяжело дышащих волов. Видимо, ужас перед волами, который он видел в глазах четырнадцатилетнего ребенка, если использовать твои выражения, удерживал его от того, чтобы ударить тебя плеткой. Выяснилось, что волы не могли идти потому, что плуг перекосило, и он стал тормозить. Позже, как ты мне рассказывала, этот эсэсовец потерял на войне руку, которой поднимал плетку на четырнадцатилетнюю украинскую девочку. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Историю мамы, крестьянки с горного подворья, через десять лет после смерти ставшей твоей свекровью, которой ты спустя два месяца после депортации с Украины сказала: «Год здесь, и я умру!» Мама ответила: «Барбара, ты не умрешь!» А когда ты прожила год на каринтийском горном подворье мама сказала тебе: «Смотри, Варя, сегодня год, как ты живешь здесь, и не умерла!» Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Историю о яичном белке, которым ты хотела заклеить конверт, чтобы отправить письмо матери в Россию я тоже возвращаю тебе. Ты уже пару месяцев прожила на каринтийском горном подворье, но еще не могла, как ты выразилась, рассказывая мне эту историю, сказать по-немецки, что ты хочешь написать письмо матери и тебе нужен конверт, а ты не смогла его найти в доме. Взяв у мальчиков, идущих в школу, листок бумаги, ты сложила конверт. Тогда ты накормила кур и понесла к завтраку яйца. И тебе в голову пришло заклеить сложенный конверт яичным белком, потому что ты нигде не могла найти клей. Ты украла яйцо, поднялась по лестнице в свою комнату и положила его в сундук, где лежали твои украинские платья. Пару дней спустя, написав письмо, ты открыла сундук и хотела достать яйцо, но его там не было. Возможно, его взяла другая батрачка. С этого момента ты боялась показаться маме на глаза, полагая, что батрачка рассказала ей о краже. У тебя не хватало знания немецкого объяснить маме, что тебе нужен яичный белок, чтобы заклеить письмо матери в Россию. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты гомосексуалист! Возвращаю тебе чудовищные слова бабушки твоего мужа, которая, узнав, что внук хочет на тебе жениться, сказала: «Если Йодль женится на этой русской, я на свадьбу не приду!» Историю батрачки, до самых родов скрывавшую свою беременность, для чего она затягивала в корсет живот, я тоже возвращаю тебе. Ребенок родился с расплющенным лицом и шести лет умер в детской кроватке, ни разу не встав на ноги. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты гомосексуалист! Возвращаю тебе и историю крестьянки, ненавидевшей своего старшего сына, который по старому крестьянскому обычаю должен был наследовать подворье, и она приказала его убить. Оба его брата зарубили его топором во время ссоры, чтобы любимый младший сын мог унаследовать хозяйство. Эта крестьянка и двое ее сыновей смогли перед полицией и судом при распятии и двух горящих на столе свечах представить все случившееся как самооборону. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты гомосексуалист! Историю вечно пьяного беззубого старика, из-за пьянства признанного недееспособным, который во время войны был летчиком и сбросил бесчисленное количество бомб на гражданское население, я тоже возвращаю тебе. «Я убил так много людей! Я убил так много людей!» – плача говорил он, приходя к тебе, то воздевая руки к небу, то роняя их на колени. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты гомосексуалист! Я также возвращаю тебе историю о внезапной смерти мамы, случившейся через год после твоей депортации в Каринтию. Вместе с другой батрачкой, Фане, ты в вечер ее смерти много часов через сумрачный лес спускалась в долину, чтобы привести врача к умирающей, которая уже начала задыхаться, потому что во всей округе в то время не было ни одного телефона. Но врач не захотел ехать в ту же ночь на своем мотоцикле в горы, а обещал приехать только на следующее утро и дал тебе лекарство, но когда ты вместе с другой батрачкой в два часа ночи подошла к дому, уже издалека было видно, что в доме горят все огни, зажжены все свечи. Взрослые и дети причитали и плакали. На кровати были соседские Лыжи, на них мешок соломы, поверх которого в белых платках и цветах лежала мама. Ты не могла понять, почему плакальщицы, всю ночь сидя у гроба, пели ритуальные песни. В следующее воскресенье ее гроб поставили на запряженную лошадью сенную телегу и повезли на кладбище. Слева и справа шли дети, неся свечи, на плечах у них были черные ленты со свастикой.