Четки с распятием, костяшки которых – позвонки бесчисленных скелетов выловленных в пруду римского монастыря детей монахинь, лежат на Кладбище Горьких Апельсинов в склепе номер 42, на груди Ло Скрудато, которому отец раскроил колуном череп за то, что он вместо того, чтобы пасти коров, смотрел по телевизору футбольный матч и разрядил тракторный аккумулятор, на ферме, где не было ни электричества, ни водопровода. Тело епископа с крошками облаток в уголках побледневшего рта лежит на Кладбище Горьких Апельсинов, на теле душевнобольного семнадцатилетнего юноши, из которого на Сицилии изгоняли дьявола именем Сан Филиппо, святого покровителя душевнобольных, и который засовывал в свой анус облатки с изображенным на них в качестве водяного знака профилем Сан Филиппо, обмазывая в своем кишечнике дерьмом Тело Христово. На следующую ночь он проснулся весь в поту, с чувством вины, пошел на кухню крестьянского дома, ножом отрезал себе половые органы и стал их, еще кровоточащие пожирать. Над упавшими в бетонное силосохранилище, перенесенными на Кладбище Горьких Апельсинов телами двух детей из Каринтии, задохнувшихся газами свеженарубленной кукурузы, лежат два крестообразных букета с белыми лентами, на которых написано: «С любовью / Твой Отец и Твоя Мать», и которые после того как они завяли, в смеси с бархатной еловой хвоей, цветами и полосками бумаги пошли на корм коровам, быкам, телятам и волам. На одной из могил Кладбища Горьких Апельсинов стоит крест,
который в течение месяца был воткнут в уже несколько месяцев гниющий труп священника, вырытый жителями Катаньи, которые, протыкая его грудь распятием, кричали: «Дай нам дождь! Дай нам дождь!» В белом гробу, на душистых травах с восковой свечой в обвитых белыми четками руках лежит мертвое тело девушки. Смертельные раны на ее лбу и затылке – а она была убита в Страстную субботу огромным упавшим распятием – прикрыты фиолетовыми фиалками. Как и приговоренному к смерти, прежде чем втащить его на эшафот, состригают длинные волосы на затылке, две монахини срезали волосы со смертельной раны на затылке, чтобы епископы и священники могли ее целовать. Кусок окровавленной веревки и пару щепок убившего девушку креста как реликвии хранили в деревенской церкви в стеклянном сосуде, в котором мать погибшей, прежде чем передать его церкви, держала чеснок. Я эксгумирую пять нагих, исхудавших тел десятилетних мальчиков-карузи, погибших от истощения на сицилийских серных рудниках и похороненных в братской могиле. Их я тоже переношу на Кладбище Горьких Апельсинов. Наискось от тела девушки, что, спасаясь от землетрясения, голой выскочила из дома, но, увидев двух мужчин, смутилась и вернулась за одеждой, где и была раздавлена упавшей стеной, лежит закутанное в горностаевую мантию тело папы, чье лицо закрыто черной вуалью. Размолотые в огромной перечной мельнице с куполом-луковицей обкусанные ногти мертвых кардиналов епископов превращались, когда папа возлагал на мельницу руку, – словно вода в вино Господом из Назарета – в то кую, припахивающую ладаном муку из костей украинских православных попов, которая из нижнего отверстия мельницы высыпается на мертвецов Кладбища Горьких Апельсинов. Самоубийц моей родной деревни Камеринг, Ганса Петера, его отца, Якоба и Роберта и их братьев и всех других моих односельчан, умерших от опухоли мозга, от отчаяния и одиночества, доведенных до смерти католической церковью, погибших от пьянства уснувших за рулем водителей легковых и грузовых автомобилей на улицах долины Драу взрослых и детей, умерших недоношенных и преждевременно родившихся детей моей деревни, мальчика, утонувшего в озере, больного эпилепсией ученика, упавшего со строительных лесов и разбившегося насмерть, ребенка, раздавленного перевернувшимся трактором. Их всех переносят на Кладбище Горьких Апельсинов. Но я нигде не нашел, несмотря на то что блуждал с кладбища на кладбище, читая надписи на могильных камнях, рылся в архивах, расспрашивал монахов и монахинь в монастырях – и до сих пор продолжаю искать, – тела мальчика, убитого другим пятнадцатилетним мальчишкой, которого папа повелел отпустить из тюрьмы и которого в ризнице одели в голубые шелка. В венке из оливковых ветвей и с восковой