На Сицилии, в Катаниссетто, два месяца спустя после того, как изнасилованная пятнадцатью парнями Пина Сиракуза под давлением жителей была вынуждена уехать из деревни, в июне 1988 года крестьянин зарубил топором своего четырнадцатилетнего сына. Тот в отсутствие отца в их стоящем на отшибе доме, где поблизости не было ни ручья, ни другого источника, вместо того чтобы присматривать за коровами, смотрел футбольный матч Италия – Германия, присоединив телевизор к аккумулятору трактора. Прямо перед телевизором лежал страшно изуродованный труп Джузеппе Ло Скрудато по прозвищу Пино. Соседи говорили, что этого мальчика они почти никогда не видели гуляющим по улице. У него не было друзей и он не водился ни с кем из деревенских. Говорили, что отец держал его взаперти и целыми днями заставлял делать самую тяжелую работу. Сперва родители пытались скрыть свою причастность к преступлению, пошли в полицейский участок и заявили, что, вернувшись домой, нашли труп сына, лежащий в луже крови: вероятно, кто-то зашел к ним во двор в их отсутствие и убил Пино! Карабинеры нашли в доме окровавленный топор и окровавленную рубаху отца, Джованни Ло Скрудато. Власти однажды лишили родителей Пино и его двенадцатилетнего брата Сальваторе родительских прав, но судья, учитывая катастрофическое экономическое положение, в котором находилось крестьянское хозяйство, отклонил прошение о назначении опеки над детьми, оставив их дома, прежде всего постановив вернуть родителям Пино. «Ты ни на что не годен, ты ради развлечения разряжаешь аккумулятор», – закричал Джованни Ло Скрудато и, ударив сына топором, оставил его лежать в луже крови. Когда карабинеры повезли родителей в тюрьму, те сказали: «А кто теперь, когда нас не будет, станет присматривать за коровами?» О распятый Господь Иисус Христос! Я – бедный, грешный человек, падаю ниц пред святым крестом твоим и со страхом и трепетом склоняюсь перед безжизненным телом твоим, мой Господь и Спаситель! Я чту тебя и преклоняюсь перед тобой и от всего сердца благодарю тебя за то, что ты принял за меня мученическую смерть и поругание. Все ужаснулись, видя тело твое: глаза полуоткрыты, во рту, полном крови, видны были зубы и язык.
Огромное разбитое сердце Рима лежит за Капитолием. Неужели все эти новые дома, стоящие здесь, – Рим? Посмотрите, синьор Майе. Помните ли Вы, что моя дочь Адриана рассказала мне о кропильнице? Адриана вынесла ее из своей комнаты, эту кропильницу, но на следующий день она выскользнула у нее из рук и разбилась; уцелела только маленькая мисочка, которая стоит теперь в моей комнате, на моем письменном столе и служит той же цели, для которой Вы, по рассеянности, ее употребили. Сегодня, синьор Майе, та же участь постигла Рим. Папы на свой манер, как понимали, сделали из города кропильницу. Мы, итальянцы, по своему разумению, делаем из него пепельницу. Мы побывали повсюду, чтобы стряхнуть сигаретный пепел, а это есть не что иное, как символ ничтожности этой нашей жалкой жизни и тех горьких и отравленных радостей, что она нам предлагает. Вместо креста или флюгера я видел на верхушке башни кафедрального собора телевизионную антенну. Внутри, на главном алтаре, украшенном цветами, целый день показывали видеофильмы о распятии Христа. Святая Дева Мария, всем сердцем сострадавшая своему божественному сыну во время обрезания его, молись за нас! В стопе из многих тысяч кубиков льда на корточках сидело множество эмбрионов с терновыми венцами на головах, кричавших многоголосным хором: «О Господи, я не достоин, чтобы ты снизошел под мой кров, но молви лишь слово, и душа моя исцелится!» Кардиналы пили мыльную воду, которой обмывали тело папы Иоанна XXIII, и выдували изо рта цветные нимбы.