— Спасибо.
— Тут сказано, что вы лишь недавно всплыли из счастливых глубин безвестности и достигли как бы эзотерических высот в технике. Почему вы захотели их оставить?
— Мне нужны были деньги и престиж, поскольку они, как я понял, полезны для вступления в Круг.
— Ага! Так это были средства, а не цель?
— Совершенно верно.
— Тогда скажите мне, почему вы хотите вступить в Круг.
Он подготовил ответ на этот вопрос много месяцев назад. И хорошо зазубрил, чтобы в любую секунду можно было произнести его самым естественным тоном. Слова уже сами чуть не вылетели изо рта, но он дал им умереть. Он распланировал все так, чтобы его речь привела в восторг поклонницу Теннисона. Сейчас он усомнился в правильности выбора.
Итак… он опустил аргументацию и выложил нейтральную часть — насчет стремления за знанием, как за летящей звездой.
— В ближайшие десятилетия будет множество перемен. Хочется увидеть их молодыми глазами.
— Членство в Круге подразумевает, что вы существуете для того, чтобы на вас смотрели, а не чтобы смотреть самому, — заявила она, вписывая что-то в досье. — Надо будет, наверное, перекрасить вам волосы, если мы вас примем.
— Это еще зачем!… Извините, вырвалось.
— Хорошо. — Она сделала другую запись. — Слишком сдержанных нам не надо
— как и слишком несдержанных, кстати говоря. У вас довольно забавная реакция. — Она вновь подняла на него глаза.
— Зачем вам так понадобилось видеть будущее?
Ему стало не по себе. Она словно бы знает, что он врет.
— Простое человеческое любопытство, — сказал он не совсем уверенно, — а также профессиональный интерес. Как инженер…
— Вы не на семинаре, — заметила она. — У вас не будет времени ни на что, кроме Балов, если вы собираетесь долго пробыть в Круге. Через двадцать лет… нет, через десять вы как инженер съедете на младенческий уровень. Для вас это все будет как китайские иероглифы. Вы читаете по-китайски?
Он покачал головой.
— Хорошо, — продолжала она. — Это сравнение было неуместным. Да, для вас все будет как иероглифы, и если вы захотите покинуть Круг, то будете всего лишь неквалифицированным чертежником — притом что вам вовсе не нужно будет работать. Но если вы хотите именно работать, вам придется заводить собственный бизнес, это и сейчас непросто, а с годами будет все труднее. Вы просто потеряете деньги.
Он пожал плечами и поднял обе руки. Он раньше размышлял об этом. Полсотни лет, сказал он себе, и мы сможем расплеваться с Кругом, будем богаты, я пройду курсы переквалификации и попробую устроиться консультантом по морскому конструированию…
— Моих знаний хватит, чтобы оценить сделанное, даже если я не смогу в этом принять участие.
— И вас удовлетворит позиция простого наблюдателя?
— Думаю, что да, — солгал он.
— Сомневаюсь. — Ее взгляд вновь пронзил Мура насквозь. — Вы полагаете, что любите Леоту Мейсон? Она вас рекомендует — но у нее, разумеется, есть такая привилегия.
— Не знаю, — сказал он наконец. — Я так думал вначале, два года назад…
— Увлечение — это превосходно, — объяснила старая леди. — Порождает отборные сплетни. К любви, однако, я отношусь нетерпимо. Избавьтесь от подобных намерений. Нет ничего скучнее и безрадостнее в Круге. Это порождает не слухи, а усмешки.
Итак, влюбленность или любовь?
— Влюбленность, — решил он.
Она поглядела в огонь, поглядела на свои руки.
— Вам придется развить буддистское отношение к миру вокруг вас. Этот мир будет изменяться каждый день. Когда бы вы ни остановились, чтобы на него посмотреть, он будет другим — и нереальным.
Мур кивнул.
— Поэтому, если хотите сохранить устойчивость, Круг должен стать для вас центром всего. Там, где нашло приют ваше сердце, должна жить и ваша душаnote 13.
Он кивнул еще раз.
— …И если вдруг вам не понравится будущее, когда вы остановитесь, чтобы на него посмотреть, помните, вы не сможете вернуться назад. Это нельзя просто представить, это надо почувствовать.
Он почувствовал.
Она начала что-то писать. Неожиданно ее правая рука задрожала. Она выпустила перо и очень осторожно втянула руку под шаль.
— Вы не так колоритны, как большинство претендентов, — чересчур естественно сказала она, — но у нас сейчас недостаточно мечтательного типа. Контраст придает глубину и рельефность нашим мероприятиям. Просмотрите все записи последних балов.
— Уже смотрел.
— И вы способны вложить в это душу? Или ее существенную часть?
— Где нашло приют мое сердце…
— В таком случае можете вернуться к себе, мистер Мур. Сегодня вас известят о нашем решении.
Мур встал. Так много вопросов ему не задали, так много важных вещей он собирался сказать, или забыл, или не имел возможности… Она уже приняла решение отказать? — задумался он. Наверное, поэтому собеседование было таким коротким? Хотя последние ее замечания были скорее обнадеживающими…
Когда он выбрался из жаркой псарни, все поры его тела казались свежими ранами от гвоздей.
Он отмокал в бассейне гостиницы весь день, а вечером направился в бар. Обедать он не ходил.
Когда он получил извещение о том, что принят, посыльный также сообщил, что в подобных случаях принято посылать маленький подарок инквизитору. Мур пьяно засмеялся, угадав, какого рода сувенир имеется в виду.
Мэри Мод Муллен встретила свою первую псевдокерамическую собаку с Оаху печальным пожатием плеч, почти перешедшим в содрогание. Она задрожала и едва не выпустила фигурку из пальцев. Поспешно поставив ее на нижнюю полку у стола, она потянулась за лекарством; со временем собачка растрескалась от жара.
Они танцевали. Море было вечнозелено-золотым небом купола, и день был необычно юн.
Утомленные финалисты шестнадцатичасового Бала сбились вместе, с ноющими ногами, с опущенными плечами. Оставалось восемь пар, еще двигавшихся в танце, и усталый оркестр играл им самые медленные вещи, какие мог вспомнить. На границе миров, где зеленая чаша неба смыкалась с голубым блюдцем Земли, полтысячи человек — воротники расстегнуты, рты полуоткрыты — глазели, как золотые рыбки из аквариума, на толщу воды за стеной.
— Думаешь, пойдет дождь? — спросил он.
— Да, — сказала она.
— Я тоже. И хватит о погоде. А что насчет этой недели на Луне…?
— Чем же плоха добрая старая мать Земля? — она улыбнулась.
Раздался чей-то крик. Звук пощечины последовал почти незамедлительно. Крик прекратился.
— Я никогда не был на Луне, — ответил он.
Казалось, ее это слегка позабавило.
— А я была. Мне не понравилось.
— Почему?
— Этот холодный, ненормальный свет за куполом, — сказала она, — и темные, мертвые скалы повсюду вокруг купола, — и поморщилась. — Вид как на кладбище в конце времен…
— Ладно, — сказал он, — забудь об этом.
— И эта легкость, как будто у тебя уже нет тела, когда движешься под куполом…
— Все в порядке.
— Извини, — она коснулась губами его шеи. Он коснулся губами ее лба. — Круг утратил свой блеск, — усмехнулась она.
— Все равно нас уже не снимают. Сейчас это не имеет значения.
Где-то за гигантским столом в форме морского конька, уставленным разными напитками, раздался женский плач. Музыканты заиграли громче. Множество светящихся морских звезд ползало по влажному небу на своих гусеничных лучах. Одна, пробираясь прямо над ними, обрызгала их соленой водой.
— Поедем завтра, — сказал он.
— Да, завтра.
— Как насчет Испании? Сейчас сезон хереса. Будет Juegos Florales de la Vendimia Jeresananote 14. Может быть, в последний раз.
— Слишком шумно, — поморщилась она, — со всеми этими фейерверками.
— Зато весело!
— Весело, — выдохнула она кривящимся ртом. — Давай поедем в Швейцарию и притворимся, что мы старики или что умираем от романтического чувства.
— Некрофилка! — фыркнул он и поскользнулся на мокром, но устоял. — Тогда уж лучше тихий горный лох — ты сможешь наслаждаться туманом и миазмами, а я — молоком и натуральным медом.
— Нет, — сказала она дрожащим пьяным голосом, — поехали в Нью-Гемпшир.