В сухонькой руке врача щелкнул безыгольный инъектор. Мур потер саднящее предплечье.
- Допустим, - ответил он, смерив презрительным взглядом не совсем трезвого Джеймсона. - А тебе какое дело?
- Не пойму я тебя... Знаешь, если бы я женился на Леоте, то ни за какие коврижки не полез бы в "бункер". Разве что...
Из горла Мура вырвалось рычание. Он шагнул к Джеймсону. Тот попятился.
- Я пошутил! - воскликнул он. - Я не хотел...
Мур вздрогнул от боли - врач схватил его за то место на руке, куда был сделан укол.
- Ладно, - сказал Мур. - Спокойной ночи. Проспись хорошенько.
Он шагнул к двери. Врач разжал пальцы. Мур опустил рукав сорочки и снял с вешалки фрак и пальто.
- Совсем свихнулся! - крикнул ему вдогонку Джеймсон.
Идти в "бункер" Муру не хотелось. Если бы не встреча с Джеймсоном, он провел бы в клинике полчаса, ожидая, пока подействует укол.
Он прошел по широким коридорам к лифту, поднялся на этаж, где находились "бункеры". Возле двери в свой "бункер" он остановился в нерешительности. Здесь ему предстояло проспать три с половиной месяца. На этот раз ему не казалось, что он уснет всего лишь на полчаса.
Он набил трубку табаком. Решено: он выкурит ее в комнате жены, ледяной богини. После укола следовало бы воздержаться от никотина, но Мур, как и все его знакомые курильщики, редко выполнял эту рекомендацию врача.
Мур пошел дальше по коридору и услышал вдруг частый стук. Он затих, едва Мур свернул за угол, затем возобновился. Через секунду снова наступила тишина.
Мур остановился возле двери в "бункер" Леоты. Сжимая в зубах черенок трубки, достал авторучку, зачеркнул на табличке фамилию "Мэйсон" и написал: "Мур". Дописывая последнюю букву, он снова услышал стук.
Он доносился из комнаты Леоты.
Мур отворил дверь, шагнул вперед и застыл как вкопанный. В комнате спиной к нему стоял мужчина с киянкой в поднятой руке. Мур услышал его бормотание:
- ...Розмарином прекрасное ее осыпьте тело... Унесите ее в наряде подвенечном в церковь...
Мур стрелой метнулся к мужчине, схватил его за руку и вырвал киянку. Потом изо всех сил ударил его кулаком в челюсть. Юнгер ударился об стену и сполз на пол.
- Леота! - сказал Мур. - Леота...
Перед ним в заиндевелом саркофаге лежала белая статуя паросского мрамора. Крышка саркофага была поднята. Тело молодой женщины успело приобрести твердость камня, и на груди, пробитой колышком, не выступило крови. Только трещины и сколы, как на камне.
- Нет! - прошептал Мур.
Колышек был изготовлен из очень твердой синтетической древесины кокоболо, или из квебрахо, или из лигнум-вита. Он не сломался...
- Нет! - повторил Мур.
Ее лицо в облаке волос цвета алюминия было безмятежным. На безымянном пальце Мур увидел кольцо - его свадебный подарок.
В углу послышалось бормотанье.
- Юнгер, - еле слышно произнес Мур, - зачем... ты... это сделал?
- Вампир, - невнятно ответил поэт. - ...Завлекает мужчин на свой "Летучий голландец" и веками пьет из них кровь... Она - это будущее. Богиня с виду, а душа - как безжизненная пустыня... - Он уныло забубнил: "Счастливей та, что рано умерла... Утрите ваши слезы... Розмарином..." Она хотела оставить меня висящим в пустоте... А я не мог спрыгнуть с карусели, и у меня не было обручального кольца... Но никому не дано потерять того, что потерял я... "... И как велит обычай, унесите ее в наряде подвенечном в церковь..." Я думал, она вернется ко мне, когда устанет от тебя.
Мур двинулся к нему, и Юнгер закрыл лицо ладонями.
- Для инженера будущее...
Мур ударил его киянкой по голове. Затем еще и еще раз. Потом перестал считать - в ту минуту его память не удерживала числа больше трех.
Потом он вышел из комнаты с киянкой в руке и побежал по коридорам мимо дверей, похожих на незрячие глаза, по ступенькам давно нехоженой лестницы...
Выбегая из парадной Обители Сна, он услышал, как кто-то зовет его по имени. Но не остановился, даже когда выбился из сил, лишь перешел на шаг. Рука онемела, в боку кололо, легкие горели. Он взобрался на холм, постоял на вершине и спустился по другому склону.
Улицы Бального Города - дорогостоящего курорта, опекаемого Кругом были безлюдны, но окна светились, а за ними блестели елочные игрушки и мишура. Откуда-то доносились пение и смех. Услышав их, Мур еще острее ощутил одиночество. Ему казалось, что это не он сам, а его душа, покинувшая тело, бредет по ночным улицам. "Наверное, это действует снотворное", - подумал он.
Ноги заплетались, веки словно налились свинцом. Мур с трудом преодолевал соблазн рухнуть в ближайший сугроб и уснуть. Заметив неподалеку церковь, он свернул к ней. Людей внутри не оказалось, но в церкви все же было теплей, чем на улице. Он приблизился к алтарю, на котором горело множество свечей, и, прислонясь к спинке церковной скамьи, долго рассматривал икону, изображающую сцену в хлеву: младенца, его мать и отца, ангелов и любопытный скот. Потом из его горла вырвалось клокотание, и он запустил в икону киянкой. Ругаясь и плача, он прошел шагов десять вдоль стены и сполз на пол, царапая ногтями штукатурку.
Его нашли в ногах у распятого Христа.
По пробуждении Мур обнаружил, что со времен его молодости судопроизводство значительно ускорилось. Этого требовали обстоятельства: население Земли так выросло в числе, что судьям, рассматривай они каждое дело с прежней тщательностью, пришлось бы трудиться круглые сутки.
Обвиняемый предстал перед судом в десять вечера, через два часа после пробуждения. Слушание длилось менее четверти часа. От защиты Мур отказался. Присяжные единогласно признали его виновным, и судья, не отрывая глаз от стопки бумаг, лежащей перед ним на столе, вынес смертный приговор.
Мур покинул зал суда и вернулся в камеру, где его ждал последний ужин. Впрочем, ел он или нет, он не запомнил. Процесс ошеломил его. Перед этим у него побывал адвокат от Круга, выслушал его со скучающим видом и, упомянув какое-то "символическое наказание", посоветовал отказаться от защиты и признать за собой вину. Взяв с него расписку об отказе, адвокат ушел, и Мур до самого суда не разговаривал ни с кем, кроме своих тюремщиков. И вот теперь его осудили на смерть за расправу над убийцей его жены! Его разум отказывался осознать справедливость этого приговора. И все же, машинально пережевывая пищу, Мур не испытывал страха перед близкой гибелью. Он просто не мог в это поверить.