- Опять фейерверки, - вздохнула она. - Слишком шумно.
- Зато весело.
- Весело. - Она скривила губы. - Давай лучше посетим Швейцарию. Притворимся, будто мы совсем старенькие и дряхлые. Или придумаем еще что-нибудь романтичное.
- Некрофилка! - Мур поскользнулся на влажном пятне и едва не упал. Лучше уединиться в горной Шотландии на берегу какого-нибудь лоха. У тебя был бы твой любимый туман, а у меня - парное молоко и соусированный табак...
- Нет! - воскликнула она, перекрывая пьяную болтовню окружающих. Лучше в Нью-Гэмпшир.
- А почему не в Шотландию?
- Я еще ни разу не бывала в Нью-Гэмпшире.
- А я бывал, и мне там не понравилось. Точь-в-точь как на Луне, если судить по твоему описанию.
В этот миг моль задела крылом пламя свечи. Раздался грохот.
В зеленых небесах медленно вытянулась холодная черная молния. Пошел мелкий дождь.
Пока Леота сбрасывала туфли, Мур схватил с пролетающего над его левым плечом подноса бокал и, осушив, поставил обратно.
- Похоже, здесь разбавляют напитки водой.
- Кругу приходится экономить, - сказала она.
Мур заметил Юнгера. Тот смотрел на них, стоя на краю зала с бокалом в руке.
- Я вижу Юнгера.
- И я. Он еле на ногах держится.
- Мы тоже. - Мур рассмеялся.
Шевелюра толстого барда представляла собой снежный хаос; левый глаз заплыл огромным синяком. Что-то пробормотав, Юнгер выронил бокал и рухнул ничком. Никто не пришел к нему на помощь.
- Похоже, он опять слишком увлекся.
- Бедный Юнгер, - равнодушно произнесла Леота. - А ведь мы с ним давно знакомы.
Дождь лил не переставая, и танцоры казались марионетками в руках неопытных кукольников.
- Они летят! - закричал человек в красной мантии, и простер руки к небу. - Снижаются!
Мур не узнал этого человека. Очевидно, он был не из Круга.
Все головы, способные соображать, разом запрокинулись навстречу каплям дождя. В безоблачной зелени быстро разрастались силуэты трех серебристых дирижаблей.
- Мы спасены!
Ансамбль, словно маятник посредине траектории, на мгновение замер и заиграл вновь: "Спокойной ночи, леди, спокойной ночи, леди..."
- Мы будем жить!
Леота сжала ладонь Мура.
- ...Мы весело летим куда глаза глядят... - пели голоса.
- Куда глаза глядят, - повторила Леота.
- Мы весело летим, - сказал Мур.
- ...Над синевою моря, под небом голубым...
Спустя круго-месяц после этого происшествия, едва не обернувшегося катастрофой для Круга (то есть, в год две тысячи девятнадцатый эпохи правления Повелителя и Президента Нашего Гамберта, через двенадцать лет после приснопамятного моретрясения) Мур и Леота стояли у стены Обители Сна на одном из островов Бермудского архипелага.
Светало.
- Кажется, я люблю тебя, - сказал он.
- Хорошо, что любовь не требует доказательств. - Леота прикурила от его зажигалки. - Я бы не поверила никаким доказательствам. Я вообще ничему не верю.
- Двадцать лет тому назад я встретил на Балу красивую женщину. Я танцевал с ней...
- Пять недель тому назад, - поправила она.
- ...и подумал: интересно, захочет ли она когда-нибудь выйти из Круга и снова стать человеком, и оставаться им до гробовой доски?
- Мне и самой нередко приходят в голову подобные мысли. Особенно, когда мерзко на душе. Нет, Элвин, эта женщина не выйдет из Круга. Во всяком случае, до тех пор, пока не станет старой и некрасивой.
- То есть, никогда, - заключил он.
- Ты благороден. - Она выпустила к звездам струйку дыма и коснулась холодной стены. - Когда-нибудь ее перестанут замечать, а если кто и посмотрит, то лишь затем, чтобы сравнить ее с какой-нибудь красавицей далекого будущего. А может быть, это произойдет скоро, если в мире вдруг изменятся критерии красоты. Как только это случится, она пересядет из экспресса на обычный пассажирский поезд.
- И на какой бы станции она ни вышла, ее будет окружать чужой мир, сказал Мур. - Похоже, он ежедневно меняется до неузнаваемости. Прошлой ночью... виноват, в прошлом году я встретил бывшего однокашника. Он называл меня "сынок", "мальчик", "малыш" - причем не в шутку. Он основательно испортил мне аппетит.
- Знаешь ли ты, куда мы идем? - спросил Мур, когда она повернулась к засыпающему саду. - Туда, откуда не возвращаются. В небытие. Пока мы спим, мир идет своей дорогой.
- Это помогает сберечь силы, - сказала она через несколько секунд. Стимулирует. Вдохновляет. Я об отсутствии привязанностей. Все в мире тленно, кроме нас. Время и пространство не властны над нами, если у нас нет привязанностей.
- Ни к кому и ни к чему?
- Ни к кому и ни к чему.
- А тебе не кажется, что все это - великий розыгрыш?
- Ты о чем?
- О том, что с нами происходит. Представь, что все население планеты - мужчины, женщины, дети - год назад погибло при вторжении с Альфы Центавра. Все, кроме нас, замороженных. Предположим, инопланетяне распространили смертоносные бациллы...
- Я читала, в созвездии Центавра нет жизни.
- Хорошо, пусть они не с Центавра, а из другого созвездия. Предположим, все следы катастрофы уничтожены, и один из пришельцев показывает клешней на это здание. - Мур хлопнул ладонью по стене. - Он говорит: "Эге! Да тут остались живые, только они заморожены. Давайте-ка, ребята, спросим наших социологов, стоят ли эти земляне того, чтобы с ними возиться, или лучше снять крышки с холодильников, да и дело с концом?" Потом сюда входит социолог, любуется нашими ледяными саркофагами и говорит: "Эти олухи заслуживают только насмешек да нескольких строк петитом в провинциальной газетенке. Пусть они и останутся в полном неведении. Пусть думают, что все идет по-прежнему. Вся их жизнь расписана заранее, так что обмануть их труда не составит. Мы заполним танцевальные залы андроидами и будем удовлетворять все прихоти этих балбесов. Мы изучим их поведение в любой мыслимой ситуации, а когда закончим исследования, сломаем реле времени на морозильниках, - и пусть они спят до скончания века. Или снимем крышки, и они мигом протухнут".
На том они и порешили, и теперь мы, последние земляне, пляшем перед машинами нелюдей, изучающих нас по одним лишь им ведомым причинам.