— А так и кормим, — заметил её взгляд Аркуд и указал на стол, где стояла замысловатая конструкция из гибкой кожаной трубки, каких-то посудин и бурдюков. — Это всё Науз придумал. Он парень учёный, в Ветеринге мертвецов резал, чтобы поглядеть, как там, внутри человека, всё устроено. Когда Бажен заболел, Науз пришёл ко мне и объяснил, что к чему, а я уже нашёл умельцев, чтобы это сделать… И оберег от духов нарисовал тоже он.
Всё тот же угрюмый слуга принёс тюфяк и подушку, без единого слова уложил их в углу, поклонился и вышел вон. Хельга молча проводила его взглядом.
— Ты любишь княжича, — сказала она, посмотрев на Аркуда.
— Люблю, — согласился боярин, садясь на единственный стул. — Мать его умерла рано, а князь растил наследника, не сына. Вот Бажен и жил один как перст, при живом-то батюшке. Мне Творец детей не дал, так хоть… А, пустое, — он махнул рукой. — Делай своё дело, колдунья. Он и так ждал слишком долго.
Хельга сняла дублет, оставшись в одной нижней рубахе и штанах. Ночь уже остывала, но для северянки и осенью здесь было довольно тепло.
Княжич по-прежнему бездумно глядел перед собой. Хельга с силой провела ладонью по его лбу, размазывая колдовской сигил. Бажен вздрогнул, на миг сбрасывая пелену с глаз, но мгновением спустя вновь опустил голову и замер.
— Если у меня ничего не выйдет, завтра нарисуете снова, — глухо сказала Хельга, осторожно касаясь пальцами висков юноши. Взглянула в его слепые глаза — и, повинуясь её воле, княжич бессильно завалился набок.
— Если у тебя ничего не выйдет, Бажену не жить, — ответил Аркуд. На свершившееся только что колдовство он не обратил никакого внимания. — А если князь не в духе окажется, то и тебе тоже.
Сновидица ничего ему не ответила. Легла на тюфяк, сложила руки на животе и закрыла глаза.
Это был город, чем-то похожий на Яружев, каким он выглядел бы поздней весной. Только не бывает таких городов.
Таких, где нет звуков.
Нет запахов.
Нет ярких цветов.
Это, в конце концов, сон.
Хельга стояла посреди площади, через которую уже шла сегодня. Небо над ней светлело первыми лучами утренней зари, вот-вот покажется солнце, только заря была такой же тусклой, как и всё вокруг. И, кажется, вовсе не собиралась уходить, уступая место дню. Всё здесь будто застыло, как если бы некий художник набросал эскиз картины, да так и оставил.
Светлый княжич Бажен Керастович танцевал. Небольшой пятачок площади окружили люди, застыв бездушными идолами и молча глядя на представление. А посредине кружилась бледная девица с волосами чёрными, как смоль, княжич то подхватывал её на руки, то опускал снова на мостовую, и не смотрел, что глаза у неё мёртвые, кукольные. У людей же вокруг не было даже лиц — одни только пустые головы, без глаз, без ртов, в одинаковых куньих шапках и полушубках, точно скроенных по заказу у одного и того же портного.
— Танцуй, Олафа! — восклицал княжич. — Танцуй!
— Лю-би-мый, — размеренно повторяла девица, и Бажен весело смеялся в ответ.
А больше никто не издавал ни звука.
— Бажен Керастович, — негромко позвала Хельга. Мир совсем не походил на созданный проклятием колдуна — слишком уж радостным выглядел проклятый юноша, слишком весело танцевал. Смеясь, он и не услышал гостью, продолжая самозабвенно кружиться с подругой. — Бажен Керастович!
Танец замер.
— Лю-би… — девушка-навья уставилась на Хельгу бессмысленным взглядом. — Лю-би-мый…
— Эй! — княжич резко развернулся и только тогда заметил сновидицу. — Ты ещё кто такая?
— Я пришла разбудить тебя.
— Имя! — потребовал Бажен.
— Хельга из Хафенберга.
— А где Науз? Почему вместо него за мной пришла северная приблуда?
— Науз? Княжий теург? Ему сюда никогда не попасть. Для натурфилософов мир грёз закрыт. Они слишком хорошо знают законы мироздания, чтобы копаться в законах сказок.
— Сказок? Ха! — Бажен обвёл рукой город. — Посмотри вокруг. Разве этот мир — сказка? Он настоящий. Лучше настоящего. И здесь моя Олафа. Поясни, северянка, как она может жить в моём сне?
— Ты придумал и её тоже.
— Нет! Олафа, дорогая, ответь ей!
— Лю-би-мый, — послушно пропела навья. — Это-не-так.
— Видишь? Это не так!
— Хорошо, — вдруг согласилась Хельга. — Пускай ты прав. Это всё — настоящее.
— Отлично! — обрадовался Бажен. — Так и передай отцу. Я не вернусь в Яружев. Я останусь здесь, с Олафой!