Откуда у них номер?
Началась суета, от которой Наде было некомфортно. Она всю жизнь бегала от суеты, пряталась в норках мелких кабинетов, квартир, салонов такси. А тут навалилось всё и разом. Появилась тоскливая мысль — когда же закончится? После похорон? Мама доставляла хлопоты и после смерти…
Надя прошла в зал, долго рылась в полках старого шкафа, куда по старой привычке складывала сотни ненужных вещей. Выбрасывать вроде бы было жалко, а оставлять — бесполезно. Там лежали стопками старые учебники, школьные тетради, одежда, из которой дочка стремительно вырастала, книги, коробки с новогодними игрушками, обувь, сломанный ноутбук и много-много чего еще. Среди хлама Надя искала то, о чем давно забыла, а теперь, вот вспомнила. Несколько раз ее отвлекали звонками. Незнакомые голоса спрашивали, правда ли Надя дочка Зои Эльдаровны, а потом принимались бубнить что-то о большом горе, непоправимой утрате, желали держаться и не горевать, ведь мама теперь в куда лучшем мире. На пятом или шестом звонке Надя не выдержала и перевела телефон в режим полёта.
В нижней полке за стопками старых простыней она нашла пухлый альбом в красной бахроме. Вернулась с ним на кухню, положила на стол. Обложка альбома покрылась пылью. Сколько его не открывали? Десять лет? Пятнадцать?
Снова далёким эхом раздался мамин голос из прошлого: Шлюшку из тебя изгоняю! Давно пора!
Этот альбом — единственная вещь, которую Надя когда-то давно попросила привезти Грибова из маминого дома. Сорок страниц воспоминаний о счастливом детстве. Застывшие мгновения. Впрочем, она давно забыла об этом альбоме, и, наверное, не вспоминала бы, если б не мамина смерть. А теперь…
Надя открыла альбом на первой странице. Старая черно-белая фотография: на стуле сидит мама в платке и тапках, в длинной юбке и толстых цветных гольфах выше колена. Рядом папа — полноватый мужчина с пышными усами, одет в широкие черные брюки и расстегнутую рубашку с высоким воротом. На руках держит крохотный белый сверток. Взгляд у папы возбужденный и счастливый.
Он исчез примерно через месяц, после Надиного рождения. Уехал на казенном грузовике в командировку на юг и не вернулся. Пропал вместе с грузовиком. Мама рассказывала, что папу даже объявляли в розыск, думая, что он угнал машину и продал где-нибудь, но потом сгоревший «Камаз» нашли под Воронежем. Папы в нём не было.
Надя наполнила кружку коньяком до краев. Взяла из чашки конфету.
Следующая страница. Еще одно черно-белое фото. Мамин двор. На заднем плане летняя кухня с распахнутой дверью. В дверях стоит какой-то высокий и сутулый мужчина в темных брюках и белой рубашке с рукавами, закатанными до локтей. На переднем — улыбающаяся Надя. Ей здесь года два, не больше. Торчат частоколом зубы. Большие темные глаза. Виден край дома с кухонным окном. А из окна выглядывает мама в черном платке, тоже улыбающаяся и счастливая. Платки сильно ее старили. Вроде бы на этом фото ей тридцать семь, а с первого взгляда как будто все шестьдесят. Если приглядеться, то видно, что морщины еще не тронули маминого лица, она в самом расцвете сил, но одеваться, конечно, не умела совсем. Вернее, одевалась по-деревенски. Как все в Шишково.
Коньяк вскружил голову, сделал мысли легче. Надя отпила немного, надкусила сладкую конфету, из-за которой во рту скопилась вязкая слюна. Плакать уже не хотелось, горечь немного отступила. Воспоминания со старых фотографий, вкупе с опьянением, ввели Надю в состояние ностальгии. Она перелистала несколько страниц, разглядывая фото, и ощутила грустное спокойствие. Злость, которая сидела где-то в душе много-много лет, стала рассасываться, будто застарелый синяк.
Глоток коньяка. Конфета.
На последней фотографии — мамин дом. Двухэтажный, из красного кирпича. Шиферная крыша, печная труба, веранда, которую разобрали незадолго до Надиного ухода (побега!).
Снято со стороны улицы. Невысокий забор наполовину скрывал два окна (синие рамы — вспомнила Надя). Хорошо видно крыльцо. Дверь открыта, а на пороге мама. Она уперла руки в бока, кокетливо позируя. Кажется, что сейчас крикнет: «Надя, зараза! А ну быстро домой!». А Надя побежит через дорогу, чувствуя, как в босые пятки впиваются мелкие камешки, а к голым ногам цепляется трава.